родственники? Ну, если правда – родственники. А как же? На Верике Илия зарабатывал себе на хлеб. А Баська – разве Баська не давала им молоко и козленка к Пасхе?

Господин офицер послал Илию со стрелком, чтобы он заложил в экипаж своего Верика. Своего Верика! А вы бы этого не сделали, а? Или сыновей, дочерей, внуков, внучек и всех племянников отдали бы на заклание самому дьяволу? Ох-ох-ох!

Этот самый стрелок, который вышел с Илией в ограду, зарезал штыком козу Баську! Илия еще не успел завязать перетягу, как увидел: стрелок тащит к экипажу за ноги бедную Баську!

Яхве! Что такое происходит на белом свете? Где же закон?..

У квартирантки нашли пистолет. Господин офицер так и сказал: «Браунинг». Что-то еще везде искали: в подполье, в подвале, в ограде, в конюшне, в стаюшке, в сенях, в кладовке!

Офицер кричал: «Оружие! Оружие! Где оружие?»

Какое оружие может быть у бедного еврея? Бог мой! Какое оружие?

Офицер тыкал Илии в нос револьвер: «Делай нюх, нюх!» Илия, понятно, нюхал. Такое уж дело – приходится нюхать. Лэя тоже понюхала.

Офицер спросил у квартирантки: «Это ваш ротатор? Ваши большевистские прокламации?» Она сказала: «Мои». Еще что-то спрашивал офицер. Значит, «ротатор» – это простой валик? Илия еще подумал: что бы было с ним, если бы захватил его господин офицер в экипаже, когда он отвозил на Сопочную… Бог мой, так и проговориться можно. Ничего он такого не отвозил.

Избу замкнули. Что стало с избой? Их дети и внуки не такие дураки, чтобы прийти в избу. Нет! Нет! Они поймут – засада будет. Обязательно!

Ай! Ай! Горе! Горе!

XI

И вот они сидят, старик и старуха, на жестком ложе арестантского купе. Сколько им еще сидеть? Когда их убьют? Сегодня или завтра? Одиннадцать дней и ночей сидят. Много это или мало?

Ох, беда, беда!

Когда привезли в эшелон, Илия увидел на фонаре вагона цифру «11» – это уж точно! В вагоне не было купе. По бокам только нарыполки; может, здесь был ресторан для господ пассажиров? Кто его знает. Два или три стола, много стульев. Все окна были плотно завешены, а к чему завешивать окна, если у 11-го вагона – заплот из высоких плах! И те вагоны, в которых сидят арестованные, – 13, 14, 15-й, – за высоким заплотом? Еще есть 17-й, там сидят смертники. Об этом Илия знал, когда еще возил пассажиров на Верике. Бог мой, Верик, Верик!..

Они, Илия и Лэя, в 13-м вагоне, слава Моисею. Бог смилуется, и господа офицеры отпустят их на свободу. Нет, не отпустят! Разве только в тюрьму отправят. Это бы хорошо! Там два сына и три племянника. Может, еще раз свидятся!..

Сам командир роты пан Богумил Борецкий допрашивал Илию, Лэю и Селестину; ефрейтора Вацлава и трех арестованных стрелков увели куда-то в другой вагон; они с ними с той поры ни разу не встречались.

Пан Борецкий требовал, чтобы старик сказал, куда отвозил оружие, похищенное будто чешскими стрелками из его 49-го эшелона. Какое такое оружие?

Тогда их начали бить…

Лэя лежала на полу, и кровь лилась у нее из носа и разбитых губ. Илия горько плакал и ползал по полу вагона. Его пинали и требовали: «Оружие! Оружие! Оружие! Оружие! Кто такой Артем! Артем! Артем?!»

Ой, горе! Горе!

Старик видел, как пан Борецкий ткнул папиросой в нос квартирантке Селестине, и она… Что вы думаете? От одной папироски упала. Как стояла, так и упала. Борецкий пинал ее в голову – не подымалась. Потом пришел доктор в белом халате – совсем молодой доктор. Долго осматривал Селестину, хлестал ее по щекам, что-то давал нюхать, и она пошевелилась, но встать не могла. Стрелки подняли ее и усадили на жесткий стул у стены. Доктор разговаривал с упитанным Борецким, потом подошел к Илии, спросил: «У девушки всегда были такие глубокие обмороки?»

– У ней какая-то редкая аномалия в нервных центрах, – сказал доктор по-русски. – Или она больна эпилепсией?

Илия ничего такого не знал.

– Еврейка?

– Русская, русская.

– Разве я не вижу, что она еврейка? – со злом сказал доктор. – И ты тоже русский?

Илия, конечно, еврей.

– Исповедуешь ли ты закон Моисеев?

– Как же! Как же! – ответил старик.

– Так вот, старик, я помогу тебе со старухой, если ты скажешь пану командиру: кто был у тебя из большевиков? Кто такой Артем? Где скрывается? С кем из большевиков связана ваша квартирантка, – показал доктор на Селестину. – И куда ты отвозил оружие! Ты все должен сказать, и я помогу тебе.

Доктор назвался Иозефом Шкворецким, сказал, что отец его раввин в городе Праге. Илия поверил.

– Так ты скажешь, кто такой Артем?

Илия не знает никакого Артема; впервые слышит.

– Ты лжешь, старик! С Артемом встречались у тебя в избе пробольшевистские элементы из состава нашей роты! – сказал доктор. – И ты это знаешь.

– Ничего такого не знаю, пан доктор.

– Плохо тебе будет, старик! – пригрозил доктор Шкворецкий. – Ты продался безбожникам-большевикам и попрал закон Моисеев и веру своих отцов!

Илия помнил страшную кару Господню, но разве он в чем-нибудь нарушил закон Моисея?

Илия еще помнит, как пан Борецкий с доктором допрашивали Селестину, но уже не били. Вежливо так. Кто такая? Чем и когда болела? Селестина ответила, что она была контужена. Это очень удивило пана Борецкого. На фронте? Где? Ах вот как! Кто она такая? Фамилия? Когда приехала в Красноярск? Разное, всякое спрашивали.

Еще помнит Илия, как пан Борецкий сказал Селестине:

– Вы хотели сделать солдат моей рота большевиками? Мы вам дарим такую возможность! О да! Мы не будем бить вас. Нет! Нет! Вы будете агитировать – мы будем смотреть, как это у вас получится. О да! Это очень интересно!

Для Селестины пан Борецкий придумал особый метод. Ее не будут бить. Нет, нет! Он, пан Борецкий, отдает ее ефрейтору Яну Елинскому – настоящему ефрейтору! И если она, Селестина, сделает ефрейтора большевиком, пан немедленно освободит ее из-под ареста.

– Я будет демократ! – прохаживался по вагону пан Борецкий. – Если вы сделайте мою роту большевиками – мы свершаем новый переворот. О да! Белый власть опрокидываем, красный террор утверждаем. О да! Полный демократия!

И тогда Селестина сказала: «Свинья!» О, о! Что она такое сказала?! Зачем? Разве можно было говорить пану Борецкому, что он свинья? Зачем? Пан хотел быть таким милостивым! Но он снова ткнул в лицо Селестины горящей папиросой. А стрелки держали ее за волосы. И Селестина почему-то не упала в обморок, а отбивалась от них и все равно кричала:

– Свиньи! Свиньи! Наемные свиньи! Убирайтесь домой! Тираны! Скоро придет вам конец!

– О! Ви заговориль, заговориль, красная сволочь! И совсем не падаль в обморок! Юда, смотряй, смотряй сюда, как будет отвечайт ваша дочь!.. Ну! Откуда вы имель японски иены, доллары, на которые покупаль оружие и боеприпасы от солдат моя маршева рота? От подлый солдат, который мы уже ро сстреляли, ро сстреляли через военно-полевой суд! Отвечайт!

Селестина молчала.

Горячая папироса впилась в шею Селестины.

– Смотряй, смотряй, юда! – орал пан Борецкий.

Но Селестина, рванувшись, вдруг впилась зубами в нос чешского стрелка, ухватившего ее за волосы.

– Волчица, волчица! Сволошь! – ругался стрелок, зажав прокушенный нос платком. – Ро сстреляй надо! Ро сстреляй!

Ай-ай! Как нехорошо вела себя Селестина! Теперь ее убьют! Обязательно убьют, а как же.

XII

Старики и в самом деле не знали, кто такой Артем. Кто руководитель подпольного комитета большевиков. И что они могли бы знать? Разве бы им доверили такие тайны? Оружие? Никакого оружия в глаза не видели.

Но их били. Доктор Иозеф Шкворецкий приводил их в сознание, и солдаты уносили стариков в тринадцатый вагон. Во всех купе были арестованные, ни старик, ни старуха никого из арестованных не знали.

Была еще ночь…

Илии страшно вспоминать…

Их привели в тот же одиннадцатый вагон, в котором допрашивали всех арестованных