что если бы это случилось, какие были бы ощущения. Но было лучше остаться хорошей девушкой и сохранить девственность для возможного мужа.

Но никто ей никогда не говорил, что мужские прикосновения могут быть такими нежными, и такими невинными, и такими возбуждающими, что вызывают головокружение; и никто не говорил ей, что чувствуешь, когда лежишь на мягкой широкой кровати, когда с улицы доносятся звуки ночного города, и ощущаешь, как в тебе растет и растет возбуждение. Возбуждение, которое уносит далеко, и ты уже не в силах оттолкнуть его и думаешь, что если он не продолжит — ты умрешь…

И хотя она знала, ну что-то знала о том, что происходит в первую брачную ночь, она не знала, что это лишает тебя всякого сопротивления или что эти ощущения столь сильны, глубоки и сладки, что хочется плакать от истинного счастья…

— Прости меня, — сказал он, наконец поднимая голову с подушки. Он не был австрийцем, Алиса не знала тогда, какой он был национальности. Но он хорошо говорил по-английски. — Мой бедный маленький английский воробушек, — шептал он, — я и не подумал, что могу быть у тебя первым.

— Я рада. Я рада, что ты был первым.

Алиса хотела сказать: «Ты будешь и последним», — но не посмела.

— Сейчас ты должна вернуться домой. Я отведу тебя. Но скоро мы снова сможем быть вместе, если ты этого хочешь.

— Да-да. Я очень этого хочу.

— Очень хорошо. А сейчас нам пора. Тебе нужно будет обойти дом со стороны проезжей части и войти в сад через калитку. Ты сможешь так сделать? Ты не против?

Алиса не сказала, что с готовностью прошла бы через самые темные пещеры ада и обратно, пролезла бы в дом через сточную трубу или дымоход, если бы он попросил ее об этом. Она просто ответила:

— Да, я могу это сделать. Думаю, это будет очень просто.

Но жизнь редко бывает простой, и сложно что-либо предсказать.

Когда Алиса вернулась, в доме было шумно. Большинство гостей уже разошлось, хотя несколько, более любопытных, чем остальные, — или, возможно, менее чувствительных — остались. Они говорили друг другу: «Бедная маленькая Нина, бедный ребенок, брошенный в день помолвки. И ее предала собственная служанка, потаскушка-интриганка. Презренная». И где теперь было это хитрое создание — вот то, что все они хотели бы знать! Все надеялись, что с этой шлюхой поступят должным образом, когда она вернется домой. Если она осмелится вернуться домой!

В центре этой сцены рыдала сама Нина, лежа в кресле, всхлипывая и слабо отталкивая все стаканы с валерьянкой или бромом. Она лежала со спутанными волосами, тонкие перчатки и шелковые туфли были капризно сброшены на пол. Ее мать сидела у нее в ногах, заламывая руки и беспомощно повторяя, что никто не мог утешить Нину, когда у нее наступал нервический припадок… Перед камином, понизив голос, беседовали отец Нины и ее брат.

Алиса надеялась незаметно проскользнуть в свою комнату, но на нее набросились, притащили в гостиную и представили собравшейся компании для должного наказания. Осмотревшись вокруг, Алиса в первую очередь подумала о том, что, будь она на месте Нины, у нее хватило бы сил на большее, чем просто биться в истерике у всех на виду, как избалованное дитя.

Как только гости увидели Алису, они сразу замолчали. Даже мисс Нина села прямо и перестала плакать. Слова «бесстыдница» и «уличная девка» зазвучали в комнате. К этому времени Алиса уже немного выучила немецкий — на самом деле она выучила больше, чем просто «немного», — и прекрасно могла понять все, о чем говорили.

В конце концов брат мисс Нины приказал вышвырнуть горничную из дома. Его глаза встретились с глазами Алисы. В них светился триумф. Лео говорил чопорным голосом, который показался Алисе абсурдным в этой ситуации. Он сказал, что она должна убраться отсюда немедленно, так как они не могут находиться с ней под одной крышей. Но затем, возможно, вспомнив о том, что нужно выглядеть деликатным перед гостями, несмотря на обстоятельства, он поправился и сказал, что она должна убраться из дома с первыми лучами солнца. Ей позволят собраться — в их семье не было подлецов, добавил Лео. Но больше они не хотели ее ни видеть, ни слышать. Он взглянул на родителей после этих слов и, по-видимому, получив молчаливое одобрение, добавил в финальной вспышке злости, что надеется однажды увидеть ее униженной, умоляющей о прощении на улицах за то, что она сделала с его сестрой.

Алиса громко ответила:

— Что ж, это не хуже того, что вы сделали с некоторыми служанками вашей матушки, — и увидела, как его лицо залилось краской.

Он посмотрел на окружающих, а Алиса, набравшись смелости, добавила:

— Вы пытались сделать это и со мной, но я отбилась от вас.

На этот раз лицо Лео запылало от ярости, он сделал шаг по направлению к ней; его кулаки сжались так сильно, что Алиса подумала, что он собирается ударить ее. Но затем Нина — к этому моменту Алиса перестала думать об этой избалованной маленькой гусыне как о «мисс» — раздраженно бросила свои туфли через всю комнату в Алису, и за туфлями последовала бутылочка духов из граненого стекла. Ни один из этих предметов не долетел до Алисы, но бутылочка разбилась, и трагедия могла превратиться в мелодраму, поскольку сильные страсти плохо смотрятся на фоне одуряющего запаха дешевого флакончика духов. Джентльменам даже пришлось деликатно прикрыть носы платками.

Алису ничего не волновало. Ее не волновало, что ее выгнали из дома и что брат Нины угрожал ей; она вызывающе заявила, что может уйти сейчас, и это даже лучше, чем ждать до утра.

Родители мисс Нины сказали, что она вольна поступать, как ей вздумается. Они остались довольны, поскольку никто не мог обвинить их в том, что они выгнали горничную ночью.

Алиса ушла в свою комнату и побросала вещи в чемодан, который привезла с собой из Англии. Держа его в руках, она направилась вниз по широкой аллее к дороге и начала долгий путь через весь город к высокому старому дому возле собора Святого Стефана.

Расстояние оказалось гораздо больше, чем она думала. Когда Алиса уже миновала бесконечные пригородные районы с большими домами и парками и вошла в центр, Вена сняла свою зловещую ночную маску и превратилось в место, полное яркого солнечного света. Вокруг бегали служащие, направлявшиеся в свои конторы, проезжали молочные тележки. Дворники подметали улицы, и бродячие кошки рылись в мусорных ямах, чтобы позавтракать после своих ночных