Вскоре после завершения Русско-японской войны царское правительство с новой силой взялось за крупномасштабные планы реорганизации полосы отчуждения КВЖД в Маньчжурии. Ключевым элементом этих усилий было создание общественного управления в трех поселениях внутри железнодорожной концессии: Харбине, Хайларе и Маньчжурии. Новые общественные органы заменили Гражданское управление на территории КВЖД. Они получили право взимать налоги на недвижимость, налоги с продаж и другие налоги, контролировали торговлю, здравоохранение, городское планирование, образование и другие сферы общественной жизни[343]. Эти изменения в целом улучшили условия жизни, однако такое общественное управление не включало в себя никаких институтов самоуправления населения. Вместо этого их учреждение говорило скорее о желании России сдвинуть баланс сил в гибридных железнодорожных поселениях в свою пользу.

В мае 1908 года общественное управление пос. Маньчжурия приступило к исполнению обязанностей. Оно оставалось под надзором и контролем правления КВЖД до февраля 1921 года. Русский язык был официальным, и его председателем должен был быть российский подданный[344]. Маньчжурское общественное управление состояло из двух органов. Первый – Общее собрание, которое встречалось не реже двух раз в год. Этот орган был ограничен избирательным цензом, и только состоятельные налогоплательщики имели право на членство в нем. Совместно члены собрания решали общие вопросы, например вопросы налогообложения. Другой орган общественного управления состоял из поселкового совета и его председателя, троих представителей Общего собрания и одного, назначаемого КВЖД. Представители Общего собрания переизбирались каждые три года[345].

Избирательная система обладала большей эгалитарностью. Представители всех национальностей могли членствовать в собрании, так в 1912 году, например, правом голоса обладали сто семьдесят пять русских, тридцать шесть китайцев, восемь турок и по одному немцу, греку, итальянцу, японцу и американцу. Как минимум в теории китайцы и иностранцы могли также стать членами поселкового совета.

Несмотря на фасад равноправия всех национальностей, общественное управление в городе гарантировало превосходство русских. Неудивительно, что генерал-лейтенант Михаил Емельянович Афанасьев, заместитель управляющего КВЖД по общим делам, восхвалял превосходство выборной системы, так как «при известной сплоченности и внимательном отношении к выборам русского населения, партия китайцев никакого значения на исход выборов иметь не может»[346].

Однако система играла на руку российского правительства только тогда, когда каждый русский член совета придерживался линии КВЖД. Иначе обстояло дело в поселке Маньчжурия. Управление здесь привлекало эгоцентричных хвастунов, часто с криминальным прошлым, которые использовали власть с целью обогащения. Шумный и недобросовестный Аркадий Николаевич Никитин сменил уравновешенного Сергея Павловича Голикова на должности председателя поселкового совета в 1910 году. Оскорбления и драки не были редкостью на заседаниях совета во время его правления. Жители поселка Маньчжурия неоднократно требовали реформирования Общего собрания, чтобы положить конец клиентелизму, кумовству и власти популистских крикунов[347].

Предложение о реформах получило поддержку с неожиданной стороны – со стороны китайского электората. Несмотря на взятие монголами Хулун-Буира и падение китайского гарнизона в соседнем Лубине в начале 1912 года, китайцы, некоторые уже без бянь-фы (традиционной мужской косы), одетые и обутые на западный манер, возникли на маньчжурской политической сцене. Они были полны решимости утвердить политическое влияние в экстратерриториальном поселении. Однако методы их политического представительства и участия часто были сомнительны. Василий Иванович Аблов – русский член собрания – в июле 1912 года подверг критике то, как китайцы выбирали своих представителей в собрание. Служащие местных компаний появлялись на собрании от имени их владельцев, представляя, таким образом, не себя, а отсутствующих членов собрания[348].

Голоса таких делегатов были решающими на выборах в поселковый совет. Никитин с помощью китайских членов совета остался его председателем в июле 1912 года[349]. Российская пресса негодовала: «…русское население давно перестало быть хозяевами поселка, и на деле управляется он китайцами во главе с председателем поселкового совета Никитиным. Который, сплотив всю китайскую массу, раз и навсегда заручился их голосами… Конечно, китайцы, будучи практичным народом, предоставили голоса свои г. Никитину не даром; начали они с того, что платили чуть ли не половинного размера налога, а кончили тем, что стали фактически хозяевами поселка»[350]. После ожесточенных протестов противников Никитина на 9 октября 1912 года были назначены перевыборы. Никитин снова победил и был утвержден на должности председателя совета[351].

Во время очередных выборов в совет в январе 1916 года, происходивших в разгар Первой мировой войны и всего за год до отречения от престола Николая II, ни один из китайских избирателей, поддержавших Никитина, не участвовал в заседании. Председатель совета снова боролся за переизбрание, но дни его были сочтены. Более двухсот участников в один голос кричали: «Долой Никитина!» Обозленные жители пос. Маньчжурия телеграфировали в администрацию железной дороги в Харбин, требуя его снятия[352]. Они добились успеха, и в феврале 1919 года, в результате последних выборов в этот исполнительный орган под контролем КВЖД, подавляющее большинство снова оказались в руках русских. Путь от декоративной до подлинной демократии оставался еще долгим[353].

На первый взгляд, россияне в поселке Маньчжурия находились в привилегированном положении, так как считалось, что они доминируют в местных органах власти. Однако после поражения России в Русско-японской войне в 1905 году иностранные резиденты пользовались привилегиями экстерриториальности так же, как и в других китайских договорных портах. После войны Китай для удовлетворения требований Японии открыл станцию Маньчжурия и другие маньчжурские города для иностранной торговли. Таким образом, иностранцы, которых Россия прежде стремилась исключить, оказались сейчас у самой ее границы[354].

Когда маньчжурское общественное управление потребовало обложить налогами все предприятия, включая иностранные, появившиеся в результате открытия торговли на станции, напряжение усилилось. Маньчжурия, благодаря своему небольшому размеру и географической близости к России, была для русских своеобразным полигоном, где испытывались меры, которые затем внедрялись в Харбине и других железнодорожных поселениях зоны отчуждения. Дополнительные налоговые поступления были бы несущественны. Однако российские власти проявили решительность в стремлении начать сбор налогов с иностранных компаний, потому что были обеспокоены растущим нежеланием платить налоги среди русских и китайцев. Другой, менее очевидной причиной было стремление снизить чрезмерное потребление спиртного среди русских солдат на аргунском фронтире. Под этим предлогом были введены очевидные санкции против алкогольных магазинов, принадлежащих французам и немцам. Консул США в Харбине Роджер Грин посчитал эти действия абсурдными. Никто, рассуждал он, не мог поверить, что законно существующие магазины – настоящие виновники проблемы алкоголизма: «Маньчжурия – известный центр масштабной контрабандной торговли спиртными напитками, и… для солдат не составит труда получить весь алкоголь, за который они только могут заплатить, из других источников»[355].

Начиная с 1910 года поселковый совет Маньчжурии использовал все возможные способы увеличения налогообложения нерусских жителей и иностранных предприятий поселка. Они должны были оплачивать налоги так же, как российские и китайские подданные. Российские чиновники утверждали, что налоги идут на благоустройство поселка, обеспечение его инфраструктурой, улучшение санитарных условий, на полицию, бесплатное образование и другие блага для всех жителей, независимо от их происхождения[356].

Иностранные торговцы, однако, отказались платить свою долю, и российские власти перешли к крайним мерам. 17 июня 1911 года нанятые незадолго до этого стражи порядка были расставлены перед всеми предприятиями, которыми владели иностранцы. Полиция была проинструктирована не пропускать посетителей, пока те не предъявят иностранные паспорта. Те, кто пытался войти в магазины в обход, «были грубо вытолкнуты и предупреждены о возможном аресте». Эти меры коснулись двенадцати турецко-армянских, трех греческих и одного австрийского предпринимателей – в основном торговцев спиртным, продуктами и выпечкой. Позже распространились сообщения, призывающие к бойкоту всех иностранных магазинов[357]. Российские сторонники запрета скрывались за псевдодемократическим фасадом общественного управления, объясняя через прессу, что «торговлю воспретили не русские, а поселковое самоуправление, избранное русскими, китайцами, японцами, американцами и т. д.». Заместитель председателя поселкового совета Яков Федорович Шардаков выломал вывеску и закрыл магазин турецкого бакалейщика, арендовавшего помещение в его доме[358].

Готовые защищать экстерриториальные торговые привилегии немецкие и французские