час, доложил по-строевому, что «по вашему приказанию такой-то явился», и остался стоять по стойке смирно.

– До командования нашей легендарной мотострелковой бригады были доведены сведения, – начал гвардии старший сержант, важно расхаживая с заложенными за спину руками перед носом смирно стоящего рядового, – о ваших, товарищ солдат, так называемых подвигах.

Остановился прямо напротив смущённого лица Дуйчика и сурово посмотрел тому прямо в глаза, в которых вместо слабого смятения с ходу наступил разрыв шаблона, грозящий перейти в стадию окончательной шоковой ошалелости. Это подзадорило Дикого, и он продолжил:

– В то время как народ республики ведёт ожесточённую борьбу с врагом и каждый солдат на вес золота на передовых рубежах фронта, вы, товарищ боец, – он снова остановился и пристально заглянул внутрь расширенных зрачков, уже наполненных адреналином и кортизолом, – предусмотрительно подпортили себе нос и, произведя членовредительство с самим собой, трусливо спрятались в глубоком тылу, за спинами ваших товарищей-однополчан.

Сказано – сделано: холодный пот покрыл лоб, лицо и подмышки, дыхание и пульс участились, а вместо глаз круглились огромные сплошные зрачки.

– За это, – решил завершить первую часть монолога Дикий, – по законам военного времени расстрел, к ядрёной матери, с полной конфискацией имущества. Что скажете, солдат?

Дуйчика подкосило, и Дикому пришлось срочно подставлять стул, чтобы малой не грохнулся на пол. Отпив воды прямо из чайника, Ильдар стал приходить в себя, понимая, что от этого прекраснейшего и величайшего, умнейшего и наидобрейшего человека может зависеть его здоровье, свобода и самая жизнь.

Сержант, поняв, что первая цель достигнута и «клиент» созрел, тут же перешёл в наступление.

– Но! – громко начал Дикий, многозначительно подняв указательный палец вверх. – Ваши однополчане Воробей, Седой, Николай Николаевич, Ашот, Ринат и многие другие всячески поддерживают вас и готовы поручиться, как за сына полка, или в нашем случае – сына бригады. Вы согласны на такой расклад?

Дуйчик, пошатываясь, на трясущихся ногах встал со стула и, приложив кисть руки к набок сбитой кепке, вяло промычал:

– Служу народу ДНР.

Дикому стоило многих усилий не скорчиться от внезапного приступа смеха в этот момент. Ильдар выдохнул и опустился так же квёло на стул.

На мгновение наступила тишина, которую внезапно нарушила кукушка, выскочившая из старинных часов на стене. Дуйчик вздрогнул. Дикий поднял голову, посмотрел на часы, медленно перевёл взгляд на всё ещё тревожное лицо несчастного пацана и продолжил:

– Пора вам, товарищ солдат, поменять ваш позывной, как и предлагают ваши сослуживцы.

– А мне уже можно, да? – Парень жалобно смотрел на внезапного «спасителя», готового всего минуту назад лишить его всего несуществующего имущества, предварительно расстреляв с чьей-то матерью заодно…

– Да, можно, и даже с досрочным присвоением более высокого позывного имени. Ты снаряды с грунта подавал?

– Ага, – кивнул головой Дуйчик.

– Не «ага», а «так точно»! Рикошетом тебя по каске гильзой шандарахнуло?

– Точно так.

– Из автомата стрелять, воду из речки носить, дрова колоть, в карауле стоять и «лисьи норы» рыть умеешь?

– Точно, умеешь, – неуклюже согласился Ильдар.

– Вот давай тогда садись, тут тебе лист бумаги, ручка. Ты напишешь, а я отнесу. Комбриг меня лично принимает по субботам.

– А что писать? – уже повеселевшим голосом спросил молодой.

И Дикий, со свойственной ему показной деловитостью задумчиво уставившись в заоконное пространство улицы, начал с чувством, толком и расстановкой диктовать письмо гвардии рядового Ильдара Г. в адрес командира бригады генерала Б.

* * *

Утром в расположение дивизиона вернулась разведывательная группа, которую сменили «на глазах» коллеги из соседнего гаубичного дивизиона. Пустота казармы разбавилась ещё тремя бойцами, которым только предстояло знакомство с Дуйчиком.

Утреннее построение части никто не отменял. Даже если в подразделении один человек, он обязан изображать строй за весь состав. А тут и разведка вернулась, и старшина с Диким, и, самое главное, гвардии рядовой Ильдар Г. с позывным Дуйчик, молва о котором разошлась далеко за пределы не только батареи, но и самоходного артдивизиона, который в то утро выстроился на плацу с разбитым асфальтом и пробивающейся в трещинах травой.

Плац был настоящий, как и флагшток для подъёма знамени, как и останки некогда целой трибуны для приёма парадов. Гвардейский гаубичный самоходный артиллерийский дивизион на самом деле располагался на территории бывшего пионерского лагеря, который был отбит вместе с посёлком у врага ещё в конце первого года войны. Деревянные корпуса для солдат сверху обшили сухой штукатуркой и фанерой. В каждую комнату поставили по буржуйке с трубой наружу через форточку. Отремонтировали летний душ, восстановили столовую, запустили котельную, скосили заросшие газоны и даже взрыхлили их для возможной посадки цветов. Укрепили мешками с песком блокпосты с фронтального и тыльного заездов, повесили шлагбаумы. Бывший административный корпус превратился в штаб, барак пионервожатых – в офицерское общежитие. Медпункт остался медпунктом, где врачевала и проживала старший сержант медицинской службы стройная блондинка Танечка, которую на построение не приглашали, о чём было издано негласное распоряжение командира дивизиона…

Но главное, с чего началось наведение порядка в освобождённом оазисе здоровья и отдыха ещё советской детворы, это немедленная и плотная закраска названия пионерского лагеря, красовавшегося над въездом в главные ворота и гласившего, что в этом счастливом уголке живут и радуются… «Петушки». Понятно, что многие слова в эпоху развитого социализма и высокой идеологической нравственности имели совершенно иное прочтение, интерпретацию и толкование, но наступили другие времена, поменялось миропонимание и мыслесловие, которые никак не позволяли жить под такой вывеской, особенно бывшим зэкам, которых только в нашей батарее была почти половина…

Построение прошло без эксцессов и обычных нагоняев начальников служб. Развод прошёл обыкновенно, и все быстро разошлись. На плацу остались стоять строем трое наших разведчиков, Дуйчик и Дикий, который, дождавшись ухода с плаца старшины, вышел вперёд.

– Равняйсь! Смирно! – чётко скомандовал он. – Рядовой Г., выйти из строя!

Ильдара подтолкнули, и тот, размахивая невпопад руками, как детище Франкенштейна, сделал два длинных шага в болтающихся кирзовых сапогах, повернулся не по уставу вокруг себя, продолжая мотать руками по инерции хода. Наконец остановил все движения и, отдав честь, громко отчеканил:

– Рядовой Дуйчик прибыл.

Дикий не стал отчитывать за незнание азов строевой подготовки, а только раскрыл красную папку, которую с самого начала держал в руках, и громко, с фейсом государственного важняка начал читать текст:

– «Приказ номер тыща пятьсот тридцать пятый от… августа две тысячи шестнадцатого года о присвоении внеочередного позывного рядовому Г. – Дикий откашлялся и, сложив брови домиком, так же деловито продолжил читать: – В связи с героическим выполнением особых боевых заданий, поручений, приказов главного командования гвардейской мотострелковой бригады отныне рядовому Г., носившему позывной Дуйчик, присвоить новый