– Ну, кто у нас первый?

– Давайте, я, что ли! – брокер поежился.

– Раздевайтесь до трусов. Медкомиссию проходили?

Доктор поглядел, постучал, пощупал резиновыми перчатками, в глотку заглянул, попросил оскалиться. Стетоскоп надел, попросил подышать.

– А теперь трусы спускаем. Спускаем-спускаем. Так. Позволите? Ага. А вот это у нас что?

– А что? – напрягся Леха.

– Ну вот левое яичко, кажется… Не чувствуете?

– Вот… Вот так, конечно… Чувствую.

– Подзапущено уже. Под-за-пу-ще-но.

– Ну… Доктор… Танцор-то я хороший! – оскалился брокер. – Так что мне нормально, не мешает.

– Ну, не мешает – и славно. Одевайтесь, уважаемый. Свободны. Вот, правая дверка.

Леха натянул, застегнул, а врач пока писал что-то в бумажке. Унтер прочитал, покивал.

– Добро пожаловать.

Брокер подмигнул Гомеру с Артемом: и вам не хворать, и нырнул в предписанную дверь. Там какие-то ступени вниз бежали.

– Теперь вы, что ли, уважаемый.

Это Гомеру.

Старик шагнул вперед. Оглянулся на Артема: кто знает, что у них тут за медкомиссии. Артем не забирал у него своих глаз, не бросал деда. Вдруг накатило дежавю, огорошило, как очнулся. Кашлянул: в горле запершило. Доктор на него внимательно посмотрел.

Гомер сложил вчетверо засаленный плащ, положил на кушетку, на край, в ноги; стянул через голову свитер, под ним – майка грязная, под мышками пятна. Встал – голый, грудь впалая, живот бледный, на плечах волосья курчавые редкими клочками.

– Так… Шею давайте посмотрим… Щитовидку… Под бородой-то… – доктор запустил руки Гомеру в его кислое серебро. – Ну что… Зоба нет. Остальное сейчас прощупаем…

Промял Гомеру – напряженному, насупленному – живот, заставил и старика спустить брюки, там все проверил.

– Опухолей не вижу никаких. Блюдете себя, а? Наверх не ходите, водичку фильтрованную покупаете, да? – уважительно и удивленно даже подсказывал врач. – Поздравляю. Я бы и сам в вашем возрасте не прочь вот в такой форме быть… Одевайтесь.

Накарябал что-то на бумажке, сунул ее старику в руки.

– Левая дверь.

Гомер засомневался. С надеванием плаща не спешил, оттягивал. Ищуще оглянулся на унтера, на начальство.

– А почему деду левая? – спросил за него Артем.

– Потому, уважаемый, что с вашим дедушкой все хорошо, – ответил врач. – В выписку загляните.

– «Нормален. Годен к службе и иммиграции», – прочитал Гомер, опасливо отнеся бумагу подальше.

К иммиграции годен. Опухоли ищут. А если находят?

– А правая дверь куда ведет?

Дитмар, которого спрашивали, только улыбнулся.

– А! Молодого человека на дообследование отправили. Там еще окончательной ясности нет. Специалисты должны посмотреть. Проходите, дедушка, не задерживайтесь. Мне к внуку уже пора приступать, – объяснил врач нетерпеливо так, но не грубо.

Гомер несмело потянул ручку, все еще от Артема не отцепляясь. А тот поджался, думая: а вот сейчас? Вот сейчас сумею? Смогу за старика вступиться, как тогда смог?

Жужжание какое-то послышалось из растущей щели.

За левой дверью начиналась каменная кишка, крашенная в зеленый; кишка была вся набита добровольцами, по пояс голыми. Всех по очереди усатый мужичина в форме проходил тарахтящей электрической машинкой, снимал им волосы.

– Никаких причин для беспокойства! – заявил унтер.

Гомер выдохнул волнение наружу. Прошел туда, к нормальным. Закрылся. И Артема освободило чуть-чуть.

– Ну, а теперь вами займемся, молодой человек. Сталкер, вижу?

– Сталкер, – Артем провел ладонью по затылку, раньше времени лысеющему: предатель.

– Рискуете, риску-уете, уважаемый! Так. Кашель беспокоит, я слышал. Давайте-ка спину. Не холодно? Туберкулезом не болеете? Подышите. Поглубже.

– Думаете, надышусь? – скривил улыбку Артем.

– Ну-ну. Ничего ужасного нет. Хрипов каких-то… Теперь давайте на новообразования поглядим.

Он высунулся в коридор.

– Составите нам компанию?

Оба дуболома втиснулись внутрь.

– Это зачем?!

– Ну… Сталкер. Фон-то не падает, сами знаете. Ваш брат частенько, не дотянув и до сорока… Да вы не переживайте, не переживайте так. Ребятки, подержите. Ну-ну. Прилягте вот. Сталкер. Шею. Так. Горло. А‑а-а‑а…

Шею: у кого рак щитовидки, самый от облучения частый, иногда сначала зоб отращивают на шее. Но, бывает, и без зоба человек за месяц сгорает, а другие – с зобом до старости ковыряются как-то.

А если нащупает сейчас что? Скажет: осталось полгода. Прав доктор, среди сталкеров такое сплошь и рядом.

– А что там за дообследование? Рентген?

– Ну уж вы загнули, рентген! Так… Погодите-ка… Нет, показалось. На бочок. Ага. Все у вас пока ничего. Дайте живот… Не напрягайте, не надо.

Резиновые пальцы – мягкие, холодные – как-то вдруг притронулись, минуя кожу и мышцы, сразу к печени, пощекотали испуганные кишки.

– Ну такого прямо ничего не пальпируется. Давайте половые органы проинспектируем. Как, пользуетесь еще?

– Почаще, чем вы своими.

– Ну вы сталкер, вот я и спрашиваю. Выбрали себе ремесло, конечно. Ладно. Никаких патологий особенных я тут не вижу. Поднимайтесь. Сидели бы вы, уважаемый, в метро, как все люди. Неймется вам! А то в следующий раз как бы на дообследование не пришлось вас тоже…

– А сколько… Сколько его… этого… дообследовать будут?

Артем прислушался против своей воли: что там творится, за правой дверью? Глухо.

А внутри у него, Артема, что творится? Важно ему сейчас, рентген там у брокера или не рентген? Тоже глухо.

Сейчас важно исхитриться, схватить Гомера за шкирку и вытащить из этого места живым. И попасть на Театральную, пока туда не пришли красные. Всего один перегон. Шаг до цели. А Леха… Хотел же с уродами бороться. Пускай сначала про себя все докажет. Идиот.

– Сколько-сколько… Сколько потребуется, столько и будут, – задумчиво проговорил доктор, выписывая Артему путевку. – В этом деле, уважаемый, наперед ничего известно не бывает.

* * *

Дитмар озирался по сторонам с гордостью.

– Ну вот, добро пожаловать! Станция Дарвиновская, бывшая Тверская. Не случалось тут раньше бывать?

– Нет. Никогда.

В горле опять першило.

– А жаль. Не узнать станции!

И Артем – правда – не мог узнать Тверскую.

Низкие арки были два года назад сплошь зарешечены, превращены в клетки. И в этих клетках сидели на корточках в собственном дерьме изловленные на сопредельных станциях нерусские люди. В одной из клеток и Артем два года назад провел ночь, отсчитывая минуты до утренней казни, стараясь надышаться и надуматься.