Когда-то давно Московское метро замышлялось как гигантскоебомбоубежище, способное спасти десятки тысяч жизней. Мир стоял на порогегибели, но тогда ее удалось отсрочить. Дорога, по которой идет человечество,вьется, как спираль, и однажды оно снова окажется на краю пропасти. Когда мирбудет рушиться, метро окажется последним пристанищем человека перед тем, как онканет в ничто.

— Кто это там? Эй, Артем! Глянь-ка!

Артем нехотя поднялся со своего места у костра и,перетягивая со спины на грудь автомат, двинулся во тьму. Стоя на самом краюосвещенного пространства, он демонстративно, как можно громче и внушительней,щелкнул затвором и хрипло крикнул: — Стоять! Пароль!

Из темноты, откуда минуту назад раздавался странный шорох иглухое бормотание, послышались спешные, дробные шаги. Кто-то отступал вглубьтуннеля, напуганный хриплым Артемовым голосом и бряцанием оружия. Артем спешновернулся к костру и бросил Петру Андреевичу: — Да нет, не показалось. Неназвался, удрал.

— Эх ты, раззява! Тебе же было сказано: не отзываются —сразу стрелять! Откуда ж тебе знать, кто это был? Может, это черныеподбираются!

— Нет… Я думаю, это вообще не человек был… Звуки оченьстранные… Да и шаги у него не человеческие были. Что же я, человеческих шаговне узнаю? А потом, если бы это черные были, так разве они хоть раз вот такубежали? Вы же сами знаете, Петр Андреич — все последние разы черные сразувперед бросались — и на дозор нападали с голыми руками, и на пулемет шли вполный рост. А этот удрал сразу… Какая-то трусливая тварь.

— Ладно, Артем! Больно ты умный! Есть у тебя инструкция — идействуй по инструкции, а не рассуждай. Может, это лазутчик был. Увидел, чтонас здесь мало — и, превосходящими силами… Может, нас сейчас здесь прихлопнутза милую душу, ножом по горлу, и станцию всю вырежут, вон как с Полежаевской[1]вышло, а все потому, что ты вовремя не срезал гада… Смотри у меня! В следующийраз по туннелю за ними бегать заставлю!

Артем поежился, представляя себе туннель за пятисотым метроми то, что туда однажды придется идти. Это было действительно страшно. Запятисотый метр на север не отваживался ходить никто. Патрули доезжали дотрехсотого и, осветив пограничный столб прожектором со своей дрезины иубедившись, что никакая дрянь не перепозла за него, торопливо возвращались.Разведчики, здоровые прожженные мужики, бывшие морские пехотинцы, и теостанавливались на четырехсот восьмидесятом, прятали горящие сигареты в ладоняхи замирали, прильнув к приборам ночного видения. А потом медленно, тихоотходили назад, не спуская глаз с туннеля и ни в коем случае не оборачиваясь кнему спиной.

Дозор, в котором они были, стоял на двухсот пятидесятомметре, в пятидесяти метрах от пограничного столба. Но граница проверялась раз вдень, и проверка уже закончилась несколько часов назад, и теперь их дозор былсамым крайним, а за те часы, которые прошли со времени последней проверки, всетвари, которых патруль мог спугнуть, наверняка снова начали подползать. Тянулоих как-то на огонек, поближе к людям…

Артем уселся на свое прежнее место и спросил: — А что там сПолежаевской случилось?

И хотя он уже знал эту леденящую кровь историю, емурассказывали ее уже челноки на станции, но его тянуло послушать ее еще раз, какнеудержимо тянет детей на страшные байки о безголовых мутантах и упырях,похищающих младенцев.

— С Полежаевской? А ты не слышал? Странная история с нимивышла. Странная и страшная. Сначала у них разведчики стали пропадать. Уходили втуннели и не возвращались. У них, правда, салаги разведчики, не то что наши, ноу них ведь и станция поменьше, и народу там не столько живет… Жило. Так вот,стали, значит, у них пропадать разведчики. Один отряд ушел — и нет его. Сначалаони думали, что он задерживается, а у них там еще туннель петляет, ну совсемкак у нас (Артему стало не по себе при этих словах), и ни дозорам, ни тем болеесо станции, ничего не видно, сколько не свети. Так их нет и нет, полчаса ихнет, час их нет, два их нет. Казалось бы, ну уж где там пропасть, — всего ведьна километр уходили, им ведь и запретили дальше идти, да они и сами не дураки…Вообщем, так их и не дождались, послали усиленный дозор их искать, ну те ихискали-искали, кричали-кричали, но все зря. Нету. Пропали. И ладно еще, чтоникто не видел, что с ними случилось. Плохо ведь что — слышно ничего не было…Ни звука. И следов никаких.

Артем уже начал жалеть, что попросил Петра Андреичарассказать о Полежаевской. Петр Андреич то ли был более осведомлен, то ли самвыдумывал, только рассказывал он такие подробности, какие и не снилисьчелнокам, уж на что те были и мастера и любители рассказать байку и сообщить последниеновости. И от подробностей этих мороз шел по коже, и совсем уж неуютностановилось даже у костра, и любые, даже совсем безобидные шорохи из туннелябудоражили воображение.