class="p1">— Хватит резать их как баранов. — Сказал Дагдамм. — Берите в плен всякого, кто сдается.

Тем временем Каррас повел своих людей наперерез отряду аваханов, который пробовал уйти в степь, но попал там в ловушку, подстроенную Кереем. В рядах беглецов он увидел Бахтияра. Трус! Его брат хотя бы принял бой как мужчина!

Великий каган нагнал беглецов в числе первых. Раскроил голову одному из яростно понукавших лошадь аваханов. Перебил шею другому. Палица в его руке разила без пощады. Он убил не меньше полудюжины. Степь вокруг почти скрылась в поднятой копытами пыли. Каррас раздавал удары по затылкам бегущих. Кто-то разворачивался и пробовал встретить его саблей или отразить удар щитом.

Уничтожив отряд, уходивший на Восток, воины Керея хлынули к подножию холма. Их было много, они не были изнурены долгим сражением.

Часть из них спешивалась, часть лезли вверх по склонам, что есть сил, понукая коней.

Они карабкались по крутым склонам и бежали по пологим. Их били стрелами, в них метали копья, но они не замечали своих павших. Закрываясь своими круглыми щитами, степняки со всех сторон подбирались к стенам и частоколам. Добравшись — набрасывали веревки и растаскивали или опрокидывали укрепления. Стреляли из луков, метали дротики. Ворвавшись внутрь, принимались рубиться саблями и топорами.

Их было много, очень много. Столько было не сдержать.

Со всех сторон аваханов окружали скуластые смуглые лица, слышался гнусавый вой боевых кличей.

Потом в помощь кюртам прискакали воины в шкурах и тоже полезли вверх.

Лагерь весь превратился в поле боя. Резались среди опрокинутых стен и перевернутых телег, дрались в зарослях кустарника и на пологом склоне.

Керим очнулся от забытья. Воин с полумертвым лицом не хотел убивать его — понял юноша. Он хотел взять меня в плен, но должно быть не успел отослать меня в лагерь. А может быть он вообще убит! Сейчас Керима не волновала судьба его пленителя. Он лежал на траве, и руки были скручены веревкой. Но ноги были свободны. В голове мутилось, перед глазами все плыло. Но он жив!

Керим поднял голову и понял, что сражение сместилось дальше на холм. Там он увидел знамя с пламенем, к которому сбегались со всех сторон его соплеменники.

Керим подполз к убитому воину, дотянулся до его сабли и перерезал об нее свои путы. Потом с трудом поднялся, взял саблю и побежал. Побежал к знамени.

Войско аваханов окончательно рассыпалось. Кто-то искал спасения в бегстве, кто-то решил драться до конца. Но многие просто бежали или скакали, сами не зная, зачем и куда.

Каррас и его названные добивали отряд Бахтияра.

Сам брат эмира, как будто устыдившись своего бегства, решил принять бой, когда это уже ничего не могло изменить. Бахтияр отбивался яростно и убил троих, пока под ним не убили коня. А потом молодой киммериец ударил палицей по голове, в последний миг придержав руку. Истекая кровью из разбитой головы, Бахтияр повалился к ногам коня Карраса. Оглушенный, но живой.

Сражение расползлось на большие пространства.

То там, то здесь добивали, брали в окружение, засыпали стрелами небольшие отряды конных или спешенных аваханов.

Насытившись кровью и переломив хребет аваханской силы, степняки перестали убивать всех подряд. У того, кто валился на колени, бросив оружие, была теперь возможность уцелеть. Если только варвары не теряли голову от запаха крови и не принимались колоть и рубить даже сдавшихся.

Были и такие, кто хотел подороже продать свою жизнь, страшась плена и будущего рабства больше смерти.

Яростнее всех дрались около двух сотен воинов, которыми командовал хрупкого вида старец.

А бой вокруг уже затихал.

В сторону лагеря степняков уже потянулись вереницы пленных, понурых, избитых, наскоро связанных веревками из конского волоса.

По течению реки уже вылавливали из кустов и высокой травы хитрецов, которые думали избежать там смерти или плена.

Теперь дрались только воины старца.

Каррас подъехал поближе, приказал протрубить сигнал к остановке сражения.

Одержимость стала спадать с воинов Орды, и зову трубы вняли.

Аваханы стояли, сбившись в кучу. Окровавленные, измученные люди. Кто-то был так ранен, что опирался на товарища, чтобы не упасть. Но в них было что-то непреклонное.

— Здравствуй, уважаемый Абдулбаки. — сказал Каррас.

— Здравствуй и ты, Каррас-каган. — по-киммерийски ответил ему Абдулбаки и чуть поклонился, приложив руку к сердцу.

— Сдайся мне, Абдулбаки, и сохранишь жизнь.

— Я слишком стар, чтобы преклонять колени перед каждым царем в Степи.

— Ты стар, а твои люди молоды. Не боишься смерти, так сохрани их жизни.

Абдулбаки молчал.

— Эй вы, дети Ормузда. — обратился Каррас к взятым в тиски аваханам. — Каждый, кто встанет на колени и назовет меня своим повелителем, сохранит жизнь. Жизнь и честь! Я не обращу вас в рабов. Вы станете сражаться за меня, как сражались за своего господина. Иначе мы перебьем вас всех, не уйдет ни один. Будет так, как я сказал. Великий каган двух слов не говорит.

В рядах воинов прошел ропот.

Они стали опускаться на колени один за другим. Клали перед собой свои сабли и копья, склоняли головы к земле. Абдулбаки растерянно огляделся. С гордо выпрямленной спиной остались стоять он сам, да еще трое. Один из гордецов уже не держался на ногах, опирался на воткнутое в землю копье.

— Вот видишь, уважаемый Абдулбаки. — усмехнулся Каррас. — Твои люди хотят служить мне. А ты что же?

Абдулбаки положил перед собой саблю, но кланяться не спешил.

— Я сдаюсь тебе, но я не хочу служить тебе, Каррас-каган.

— Твой выбор, старик. Уведите его.

Шрамолицый Гварн схватил Абдулбаки за ворот халата и собирался тащить прочь, но тот скинул его руку, и гордо пошел сам.

— Что же вы?

Двое из оставшихся на ногах воинов переглянулись, а потом бросили сабли и опустились на колени. Стоять остался только тот, что был ранен и опирался на копье.

— Колено у меня болит, великий каган. Не могу поклониться. — Сказал воин, молодой, еще безбородый.

Каррас рассмеялся этой шутке. Искренне, весело рассмеялся. Люди способные хранить присутствие духа перед лицом неминуемой смерти восхищали Карраса. Он не знал, как лучше поступить с гордецом, предать смерти, чтобы продемонстрировать свою жестокость, или пощадить, явив свое милосердие.

Он был правителем и понимал, как куется слава.

Ты можешь убить тысячи, но пощади одного на глазах у многих, и тебя будут славить в веках как справедливого и мудрого повелителя.

— Пойдешь ко мне на службу, и тебе не понадобится больше ступать ногами. У тебя будут лучшие кони.

— Прости меня, великий каган. Служить тебе честь, но моего отца и господина ты убил.