и синей застиранной рубахе, однако Николай быстро смекнул, что живет эта семья явно в достатке. Дом побелен, во дворе чисто, дверь летней кухни приоткрыта, утренний ветер гонял белоснежную занавеску. На окне красная герань, а в будке пес — мордатый, явно породистый.

— Доброго утра! — поздоровался Николай. — Вам работники не нужны случайно?

— Хороший работник никогда лишним не будет, — с прищуром сказал мужик. — Да идите вы уже! — прикрикнул он на девиц, которые все разглядывали незнакомца. — Тем более что у нас тут, вишь, девок полон двор, а толку мало. Сам-то откуда будешь? Что умеешь?

— Я все умею, — быстро сказал он. — Я много где работал.

— А тощий чего такой?

— Это просто… порода такая, — выкрутился Коля.

— А ноги чего босые? Тоже порода? — Мужик прожигал его взглядом.

— Ноги… нет. Собирался в спешке.

— Ясно. Куда спешил, чего хочешь? На сапоги заработать? Так можно в армию сходить, там кирзовые бесплатно выдадут.

Он замешкался, не мог признаться, сколько ему лет, боялся, что мужик потребует документы, а больше всего — что тот вернет его бабке.

— В армию еще пойду, — уверенно сказал он. — Пока без сапог обойдусь, мне надо на билет в Москву заработать.

Он сам не знал, почему у него это вырвалось, он никогда и не мечтал о Москве. Просто Москва была для него другим миром, другой планетой, а ему так хотелось сбежать как можно дальше. Дальше Москвы он ничего не знал.

— Ишь ты какой. — Мужик сложил руки на обширном животе. — В Москву ему надо. Ну, значит, вот что, москвич. Время сейчас горячее — скоро урожай пойдет, от лишних рук никто не откажется. Тем более раз говоришь, работы не боишься. Кормить-поить тебя буду, спать можешь на сеновале на чердаке, а если хорошо себя покажешь, то, как урожай соберем, масло собьем, со скотиной управимся, — может, и куплю тебе билет в Москву-то. Так что заходи.

Он неловко шагнул вперед, а мужик протянул ему широкую, как лопата, ручищу.

— Петр Василич я. — И тут же крикнул во двор: — Фая! Принимай работника. Отмыть его только надо и что-нить на ноги справить.

Из летней кухни высунулась невысокая женщина в ситцевом платье, подхваченном цветастым фартуком, на голове белая косынка. На руках у нее вертелся младенец.

— Римма! — крикнула она. — Забери-ка у меня Сашку! А ты, парень, дуй сюда, будем с тобой разбираться.

Не прошло и недели, а Коля уже влился в колхозную жизнь семейства Бровко, как рыба в бурный речной поток. Всем тут заправлял Петр Васильевич. Его застиранная синяя рубаха сильно вводила непосвященных чужаков в заблуждение. На самом деле Петр Васильевич родился не просто в рубашке, а, можно сказать, с золотой ложкой во рту, так как приходился родным братом председателю колхоза. Поэтому никто особо не считал сотки его огромного участка, не обращал внимания на количество скотины, на технику, взятую в колхозе на денек и прочно осевшую у него в хозяйстве. Сколько, чего и насколько вовремя сдал на закупы Петр Васильевич, тоже считали без особого пристрастия, так что жаловаться на жизнь ему не приходилось. Разве что в одном никак не везло отцу большого семейства: Петр Васильевич, разумеется, мечтал о сыне, наследнике. Да и вообще, что это за мужик, который не народил сыновей, — так можно и дурных слухов заработать о мужской силе, чего доброго. Жена Петра Васильевича, Фаина, исправно рожала ему, да вот беда — сплошных девок: у них уже были Раиса, Майя, Римма, Таня, Валя и Иринка, а год назад они ждали мальчика — точно мальчика, говорил всем с гордостью Петр Васильевич, на этот раз уж точно! Фая носила парня! Сашку! Петр Васильевич даже лично ездил куда-то в райцентр и привез синюю люльку. Весной, точно в срок, Фаина родила Сашку. Александру. Седьмую дочь. Обо всем этом она рассказывала Коле, когда они вместе обрывали яблоки или давили сок или когда Николай сколачивал ящики или табуретки, а Фаина рядом замешивала тесто на пироги. Вставали все до рассвета, а вечером Николай не успевал добраться до сеновала на чердаке, как мгновенно проваливался в сон от усталости. Ему не на что было жаловаться — уговор оставался уговором, а работали тут все в полную силу. Даже все пятеро старших девчонок: шили, пряли, доили, стряпали, пасли скотину, собирали в поле кукурузу, спускались в балку за травой для кроликов, таскали ведрами воду из колодца на длинных тяжелых коромыслах. Но и отец их не жадничал — частенько привозил из города новые наряды, побрякушки, угощения и сладости.

По вечерам в выходные или в праздники в колхозном клубе были танцы или крутили фильмы, иногда приезжали с концертами артисты из областной филармонии. Николай никогда не ходил на эти мероприятия, ему больше нравилось сидеть с Фаиной на кухне или в сарае и слушать ее истории, они как-то сразу прониклись друг к другу — он скучал по материнскому теплу, а она искренне жалела сироту. Ей он рассказал про себя все как есть, честно, ничего не приврав и не приукрасив.

Спустя примерно месяц Фаина начала беспокоиться, что у парня нет никаких документов. Тот сразу испугался — кошмар «вернуться к бабке» продолжал маячить над ним черным облаком, но Фаина подмигнула ему и сказала, что вечером замолвит об этом словечко Петру Васильевичу, а у того, дескать, хороших знакомых везде в достатке, и в паспортном столе тоже имеется — собственный шурин.

— Что-то вы с Колькой как шерочка с машерочкой, — хохотнул как-то Петр Васильевич, махнув перед ужином рюмочку своего собственного яблочного первача. — Он глаз, случаем, не положил на тебя, а то я мигом кости-то ему переломаю как цыпленку! И шею сверну! Так и знайте.

Но Фаина отмахнулась от мужа, в шутку даже оскорбившись. Да он и сам понимал, что парень еще дите дитем, хоть и успел уже хлебнуть всякого. Как бы там ни было, но через пару месяцев Николаю справили паспорт, за что он был бесконечно благодарен. Он работал по-честному, относился к своим хозяевам с большим уважением, на едкие шутки девчонок не реагировал, старался вообще на них не смотреть. Хоть Фаина сказала ему, что они цепляют его не со зла — просто кокетничают, но Николаю было не до кокетства, ему нужно было в Москву, в другой мир, на другую планету, где все будет возможно и все станет по-другому. Вот тогда и можно будет выпускать из чулана заветные мечты и про женитьбу, и про семью.

Девчонки, однако, затаили на него зло. И было за что. В самый разгар покосов и