Я, по складу своего характера, не мог мириться с таким положением дел, никаких приятельских связей с Каппелем не заводил и этого порядка твердо держался, почему в военных поставках лично участия не принимал. Поставки в армию муки и круп делали другие мукомолы. Мы только по раскладке вносили какой-то и куда-то предназначавшийся налог, который мы засчитывали расходом по сдаче в армию муки и гречневой крупы.

В начале войны я предложил интендантству в обычном легальном порядке приобрести у меня миллион пудов ячменя, для фуража в армию, по цене 55 копеек за пуд. Нужно заметить, что овса в Маньчжурии не сеяли; ячмень же разводили только в районе южной линии Китайско-Восточной железной дороги. Ячмень я, помимо всякого ожидания войны, уже заготовил в количестве 200 тысяч пудов, с трудом можно было затем набрать остальные 800 тысяч пудов.

На мое предложение интендантство ответило, что заявленная мной цена дорогая, и на этом все мои переговоры были закончены. Интендантство затем, как я узнал, само послало в районы, для скупки ячменя, нескольких своих агентов.

Что же сделали эти агенты? Первые партии ячменя они купили по 40 копеек за пуд, а потом сообщили в Харбин, что далее они не в состоянии будут покупать ячмень дешевле 60 копеек. Интендантство отдало приказ: платите! Были закуплены вторые партии ячменя; затем от агентов последовали новые сообщения о росте цен на ячмень, с указанием, что дешевле 80 копеек ячмень нельзя будет купить; в ответ получались новые распоряжения: платите! — и так постепенно цены на ячмень они догнали до 2 рублей за пуд.

Это один случай. Второй заключался в следующем.

Предложил я интендантству купить у меня шесть тысяч ящиков кирпичного чая известной чайной фирмы Боткина. Эта партия чая, кстати сказать, отличного качества, была мной случайно приобретена в городах Владивостоке и Сретенске. По поводу этого моего нового предложения мне ответили, что чай мой, по представленному мной образцу, не соответствует требованиям интендантства.

Прошел после этого месяц времени или более, точно не помню; неожиданно получил я из интендантства запрос: не смогу ли я поставить для армии ячмень и кирпичный чай? Значит, зашли в тупик, и не было другого выхода, если уж сами они обратились ко мне с подобной просьбой.

Это обстоятельство предоставило мне желанную свободу действий.

Я был принят генералом Ланге в его кабинете и в разговоре заявил ему следующее:

— Ваше превосходительство! Я не знаком с черным ходом вашего интендантства — тем самым ходом, по которому проходят приятные для вас поставщики. Я два раза, в законном порядке, делал вашему интендантству добросовестные и нужные предложения, но оба раза они были отвергнуты вашим интендантством без всяких со мной переговоров. Из этого я убедился, что поставки в армию всегда и всеми производятся с успехом только с помощью таких способов, какие для меня неприемлемы.

Генерал выслушал мою речь, уткнувшись носом в стол, и ничего мне не возразил. Его помощник, полковник Топор-Рабчинский, сидевший тут же, встал из-за своего стола и, обращаясь к генералу, сказал:

— Ваше превосходительство! Господин Кулаев высказал нам сейчас такие прискорбные замечания, что хоть проваливайся сквозь землю. Разрешите позвать сюда капитана Каппеля и выяснить, в чем тут дело.

Генерал Ланге, не поднимая головы от стола, ничего не ответил и на предложение своего помощника. Тогда полковник Топор-Рабчинский позвонил вестовому и сам распорядился пригласить в генеральский кабинет капитана Каппеля. Последний быстро явился, и полковник сказал ему:

— Объясните нам, в чем тут дело? Господин Кулаев пришел к весьма нелестным для нашего интендантства заключениям, и вот открыто, нисколько не стесняясь, говорит о том, что у нас процветают поголовное лихоимство и взяточничество. Находите ли вы возможным для себя опровергнуть эти его обвинения?

Каппель, обычно красный в лице, как вареный рак, теперь побледнел и начал с замешательством давать объяснения относительно моего предложения о покупке у меня партии ячменя, цена которого вначале, по прибытии в Харбин интендантства, показалась ему очень высокой. Относительно же чая он заявил, что не является специалистом по этому продукту, и что у него имеются солдаты — специалисты по чаю, и что им было предложено опробовать мои образцы чая, каковой они признали непригодным.

После этого объяснения я попросил Топор-Рабчинского принести сюда, в кабинет генерала Ланге, образец моего чая, а также образец того чая, который, в количестве ста ящиков, сдал интендантству поставщик Гиллер. Этот Гиллер поставил мне тысячу ящиков кирпичного чая и при поставке пытался подсунуть сто ящиков японского чая плохого качества. Эта проделка ему не удалась, и вот эти-то забракованные мной сто ящиков он и сдал потом интендантству по цене, которую я назначил за свой чай, именно по 12 рублей за пуд.

Образцы моего чая, с сургучной печатью, были принесены; гиллеровских образцов не оказалось. Я заявил тогда, что чай Гиллера цел и находится в интендантских кладовых, и потому можно быстро достать образец этого чая, что и было сделано. Топор-Рабчинский, сравнив образцы, полюбовался образцом кирпича моего чая и сказал, что такого хорошо спрессованного, тяжеловесного чая он у себя в интендантстве еще не видел.

На этом мои разговоры в интендантстве были пока закончены. Однако история моего первого личного ознакомления с интендантством имела еще и свое продолжение.

На другой день вечером я пошел в харбинское коммерческое собрание. Когда я раздевался в передней, ко мне подошел Гиллер и предупредил меня, чтобы я, во избежание скандала, не проходил в собрание, что там находится капитан Каппель, который очень расстроен и возбужден вчерашним инцидентом в интендантстве и что дело не обойдется без скандала, если я появлюсь в его присутствии. Я поблагодарил за предупреждение и, сняв пальто, прошел прямо в столовую, где за одним из столиков сидел капитан Каппель, беседуя со своими знакомыми. Взяв стул, я уселся против Каппеля и сказал ему:

— Владимир Федорович, вы зачем-то хотели меня видеть — так я к вашим услугам.

Каппель, побледнев, не ответил мне ни слова. Тогда я заметил:

— Говорить нам с вами здесь, я думаю, не место. Лучше поговорим завтра у начальника тыла, генерала Надарова.

С этими словами я встал и вышел из столовой.

На другой день утром, когда я только что поднялся с постели, ко мне на квартиру явился капитан Каппель и начал слезно упрашивать меня не губить его и его семью, не жаловаться на него Надарову.

— Ведь я служу в интендантстве двадцать пять лет, — говорил он, — вы пожалуетесь, и вся моя служба пропадет, выгонят меня без пенсии, и я тогда — погибший человек…

РЕВИЗИЯ СЕНАТОРА КУЗЬМИНСКОГО

Русско-японская война закончилась. Эвакуировалась действующая армия. Харбинское интендантство уехало в Иркутск. Видимо, высшие власти в Петербурге были осведомлены об интендантских панамах, которые творились в тылу армии, и, по высочайшему повелению, была, назначена сенаторская ревизия для обследования деятельности интендантства в военное время, в Сибири и Маньчжурии. В Харбин был назначен сенатор Кузьминский. Этот сенатор, будучи в Харбине, допрашивал, в числе других лиц, и меня. Он обратился ко мне с вопросом: известно ли мне, что в интендантстве брали взятки, и кто брал таковые?