не смотрел бы на меня с этим напряжением в глазах.

– Я ни о чем не жалею, – сообщаю ему. – Я сделала тот выбор. Я не хотела, чтобы Миша кочевал между мной и моей матерью, тем более что у нее тоже не было на него времени.

Мы оба понимаем, кто этот “тоже”, и меня злит то, что любая тема наших разговоров, как гребаное минное поле, но он сам сунулся в него со своими благородными порывами.

– Ты никогда не просила моей помощи, – его голос звучит, как металл. – Ни одного раза. Ни в одном вопросе за эти три года.

– Мне не нужна твоя помощь, – заверяю его. – Ты опоздал на пять лет.

– На пять лет? – подается вперед. – Хочешь сказать, что пять лет назад ты просила меня о помощи? Я даже не знал, откуда в нашем доме берется еда.

В нашем доме?!

Я зря сюда пришла. Зря!

– Ты забывал даже о моем дне рождения! О какой помощи я могла тебя попросить?!

– О любой. Ты знала, что я сделаю все, что смогу.

– Я обязательно бы попросила, если бы видела тебя больше пяти часов в сутки. Чего ты хочешь? Зачем все это?!

Мой голос эхом разлетается по кабинету, и его сопровождает стук в дверь.

Пряча свое пылающее лицо в волосах, жду, пока, звеня посудой, его секретарша выставит на стол поднос с коллекционным кофейным сервизом и удалится со словами:

– Нотариус здесь. Звать?

– Да, – встав из-за стола, Чернышов отталкивает свое кресло и убирается к окну.

Видя в стеклянных дверцах шкафа отражение его обтянутой серым пиджаком спины, пытаюсь взять себя в руки.

Мужчина средних лет возникает на пороге. Мне требуется усилие, чтобы поздороваться с ним в ответ на его вежливое приветствие и игнорировать то, что наш мэр жмет его руку с механической сдержанностью, несмотря на то, что его голос звучит отрывисто и резко:

– Что от нас нужно?

– Паспорта, пожалуйста. Сверим информацию. На всякий случай.

По крайней мере, в моем мире существуют незыблемые и фундаментальные вещи, поэтому я не боюсь найти в документах, которые подписываю, какой-то подвох. Именно поэтому читаю через слово, даже не пытаясь вникать в детали, ведь в этом вопрос полностью доверяю своему бывшему мужу.

Он ставит размашистые подписи, скрипя ручной напротив меня.

Выслушав разъяснения, забираю свои экземпляры, ища для них подходящее место в сумке. Когда за нотариусом закрывается дверь, кабинет погружается в гробовую тишину.

– На следующих выходных мы с Мишей едем за город, – говорю хрипло, застегивая сумку. – Так что ты будешь свободен.

– Считаешь, что мы закончили разговор?

– Его вообще не нужно было начинать, – смотрю на Чернышова.

Я знаю, что больше никогда сюда не приду. И это жжет меня изнутри. Именно поэтому я впитываю очертания его лица и его тела в обстановке этого кабинета, который так ему идет и которого он так долго добивался.

Прочистив горло, говорю:

– Я не знаю, почему моя жизнь вдруг стала тебе так интересна, но когда этот бзик у тебя закончится…

Поднимаю глаза вслед за ним, потому что, сняв с телефона трубку, он кладет ее на стол и встает.

Выражение его лица настолько упрямое, что у меня екает в груди.

Резкость его движений напоминает мне о том, какое большое и сильное у него тело, и это читается в каждой складке одежды, которая натягивается на бедрах и плечах.

Дернув меня за локоть, заставляет встать со стула.

Моя сумка падает на пол, живот врезается в его ширинку, а в нос врезается его запах.

– Что ты делаешь?! – хватаюсь за его пиджак.

Освободив локоть, он накрывает ладонью мой затылок и склоняет голову, прижимаясь своими губами к моим.

Несмотря на жесткую хватку ладони, его губы мягкий и осторожные. От этого я закрываю глаза, вздрогнув и застыв. Мое сердце отбивает удары в течение секунд, пока до тела доходит, что происходит.

Мы просто не двигаемся, и свист тихого дыхания, смешанного с моим, единственный звук в этой комнате.

Это короткая передышка.

Как только я размыкаю губы, чтобы сделать шокированный вдох, горячий влажный язык оказывается у меня во рту.

По телу Чернышова проходит дрожь.

По моим коленям ударяет слабость.

Чтобы не упасть, забрасываю руки на его шею, забывая о том, что должна сопротивляться.

Отпустив мой затылок, он сжимает рукой мою талию, и по моему животу растекается лава от контакта с каждым углом и выпуклостью на его твердом теле.

Зарываюсь пальцами в его волосы, ловя атаки его языка своим и стону оттого, что его эрекция такая молниеносная и очевидная.

Именно это отрезвляет меня, как удар по голове.

Яд в моей крови такой концентрированный, что его не вытравить ничем.

Его предательство, которое я не смогла простить тогда и не смогу сейчас. Потому что слишком сильно его люблю!

– Я не могу… – хриплю, отскакивая в сторону. – Не могу… – хватаю с пола свою сумку.

– Оля… – упершись ладонью в спинку стула, Чернышов сгибается пополам и опускает голову. – Давай начнем сначала, – вскинув голову, он смотрит на меня исподлобья потемневшими глазами.

– Я не могу… – тряхнув головой, иду к двери.

Моя куртка висит на напольной вешалке. Сняв ее оттуда, прижимаю к груди.

Я обещала себе не бежать, и я не буду.

Взявшись за ручку, оборачиваюсь и говорю:

– Хорошего дня.

Выйдя в коридор, вижу двоих посетителей на стульях у стены, которым, к счастью, нет до меня дела.

Глава 28

Наши дни

Руслан

– Нафиг… – с хрипом издает Саня за моей спиной.

Не сбавляя скорости, оставляю его позади, продолжая двигаться по парковой дорожке в режиме гребаной ракеты. Шипы кроссовок дают сцепление с промерзшей землей, не позволяя свернуть на повороте шею, когда меняю направление, собираясь сделать большой круг, а может пять кругов, пока в башке не начнет свистеть.

Под бинтовой повязкой немного тянет локоть, в остальном мое тело ведет себя так, будто выбить из него дурь будет сложнее, чем я думал.

Легкой трусцой Романов завершает свою пробежку, и я нагоняю его, сделав круг, который собирался, и вернувшись в ту точку, на которой десять минут назад мы расстались.

– Ты сегодня допинга нажрался? – пристраивает задницу на скамейке, упираясь локтями в колени.

Холодный воздух обжигает легкие.

Двигаюсь туда-сюда перед лицом своего шурина, восстанавливая дыхание и вытирая пот со лба под резинкой шапки.

– Настроение хорошее, – отвечаю на его вопрос.

– Ну, да, – прокашливается. – Оно и видно. Я на сегодня все. Хочу