не было. На этих конференциях во время войны высветилось еще одно фундаментальное различие между Первой и Второй мировой войной. В 1945 г. не было ни одной попытки созвать международную мирную конференцию, чтобы определить условия нового мирового порядка. Воспоминания о случившемся в Париже в 1919 г. были еще слишком живы. Зато крупные игроки попытались прийти к некоторым соглашениям между собой. Это привело к двум последствиям. Одно состояло в том, что ни о чем особенном договориться не удалось, поскольку все зависело от будущих отношений США и СССР. Другое – в том, что не было выработано единой схемы для нового мирового порядка. Демократии, созданные после Второй мировой войны, родились не в одно мгновение и не под гром аплодисментов. Они возникали постепенно и по-разному, неуверенно выбираясь на свет. Перспективы демократии оставались открытыми и нерешенными.

Однако к 1947 г. возникло ощущение, что время уходит. Появился страх, что пока мир ждет, Советы будут душить демократию везде, где только смогут. Разумная сдержанность относительно перспектив демократии была лучше гордыни. Однако сдержанность не давала ответа на вопросы в чрезвычайной ситуации. Требовалось нечто большее.

Критическая точка была достигнута в начале 1947 г. Поводом стал усиливающийся кризис в Греции и Турции, когда возникли опасения, что политическая нестабильность и экономическая разруха в этих странах подтолкнут их присоединиться к советской сфере влияния. В США администрация Гарри Трумэна решила, что пришла пора занять позицию. Президент попросил Конгресс одобрить выделение помощи в размере 400 млн долл., которыми намеревались поддержать дело свободы в Греции и Турции. В речи, прочитанной 11 марта, он определил политический принцип, на котором основывался его запрос: «В настоящий момент мировой истории почти каждая страна должна сделать выбор между разными образами жизни». Далее Трумэн заявил:

Один образ жизни основан на воле большинства, он отличается свободными институтами, представительским правлением, свободными выборами, гарантиями личной свободы, свободой слова и вероисповедания, а также свободой от политического угнетения.

Второй образ жизни основан на воле меньшинства, которую силой навязывают большинству. Он опирается на террор, угнетение, контролируемую прессу и радио, поддельные выборы и подавление личной свободы.

Я считаю, что политика Соединенных Штатов должна заключаться в поддержке свободных народов, которые сопротивляются попыткам их подчинить, предпринимаемым вооруженным меньшинством или же внешними силами[35].

Тем самым были заложены основы того, что вскоре получит название «Доктрина Трумэна».

Трумэн отлично понимал, что греческая демократия в 1947 г. практически не функционировала: страна стояла на пороге гражданской войны, а ее временное демократическое правительство оказалось жестоким и коррумпированным. Всюду то и дело вспыхивало насилие. Американский народ просили поддержать режим, который едва ли соответствовал идеалу первого образа жизни, описанного Трумэном. Однако смысл его речи сводился к тому, что, если защитить греческую демократию от советского влияния, она потом разовьется. «Ни одно правительство не является совершенным, – говорил он. – Одна из главных добродетелей демократии состоит, однако, в том, что ее недостатки всегда налицо, и при демократическом порядке их можно выявить и исправить». Трумэн думал, что американцы не имеют права привередничать. Пришла пора провести черту между демократией и ее альтернативами. И там, где демократия была возможна, она со временем могла как-то усовершенствоваться. Задача Америки – сделать так, чтобы демократия оставалась возможной.

Трумэн заявил о своей вере в то, что демократия нуждалась в защите в тех регионах, где опасность для нее максимальна. Но он не сказал, что это будет значить для демократии, которая предоставляет защиту. Сможет ли она тоже выявлять свои недостатки и исправлять их, когда займется борьбой ради сохранения свободы остальных народов на всем земном шаре? Большинство комментаторов встретили цель, столь ясно обозначенную в речи Трумэна, воодушевлением, но не Липпман, который стал к этому времени самым известным журналистом Америки (единственным его конкурентом в 1947 г. мог быть Г. Л. Менкен). Липпман думал, что Трумэн обманывает самого себя и что его аргументы несостоятельны. Доктрина Трумэна означала, что американцев просят поверить в прозрачность даже самых шатких демократий. Но это приведет к тому, что американская демократия свяжет себя курсом, который сам прозрачным не будет. Он будет неопределенным, как все затяжные политические сражения. Оценить его продвижение будет сложно, не говоря уже о том, чтобы его исправить. «У неопределенной глобальной политики, которая бьет в набат идеологического крестового похода, нет пределов, – написал Липпман после речи Трумэна. – Ее невозможно контролировать, а ее последствия невозможно предсказать» [цит. по: [McCullough, 1992, р. 653]). Это была борьба, которую демократии выиграть не могут.

Липпман был не единственный, кого волновал вопрос, не совершил ли Трумэн большую ошибку. Доктрина Трумэна должна была сохранить демократию в далеком будущем, сыграв на ее внутренних качествах – долговечности и приспособляемости. «The Economist» в своем номере от 17 мая спрашивал, не играет ли она на руку советской системе. Демократическая приспособляемость тесно связана с демократическим непостоянством. Чем дольше длится борьба, тем больше шансов, что демократии ее провалят. Действительно ли демократиям хватит выдержки для затяжной игры?

В определенном смысле время на стороне России, хотя и не по той причине, которая обычно приводится [т. е. не по марксистским причинам, указывающим на то, что в долгосрочной перспективе капитализм все равно обречен].

Вряд ли со временем ее сила в сравнении с силой Запада вырастет – возможно даже, что наоборот. Но время выявит некоторые из внутренних слабостей западной позиции, слабости, от которых страдает любая демократия, и уже тем более их совокупность, когда дело доходит до игры в политику силы. Ведь эта игра требует терпения, решимости, остроты зрения, отсутствия иллюзий, бесстрашия перед тактическими ходами и упорства, позволяющего не поддаваться видимостям и не уступать эмоциям[36].

Вывод статьи в следующем: «Сила Гитлера заключалась не в накоплении больших экономических ресурсов, а в вялости демократических стран, в отсутствии у них трезвомыслия и смелости. Ответ на загадку силы России следует искать в Вашингтоне».

Изобретение «холодной войны»

Вашингтон через несколько недель попытался дать свой ответ на эту загадку. В июле Джордж Кеннан, сотрудник Государственного департамента, который писал под псевдонимом «X», опубликовал статью под названием «Истоки советского поведения». Сначала она вышла в «Foreign Affairs», а потом в журнале «Life», где ее прочитали миллионы. В ней Кеннан объяснял, почему в долгосрочной перспективе Россия проиграет.

Статья основывалась на «Длинной телеграмме», которую Кеннан послал весной 1946 г. своим вашингтонским руководителям из Москвы, куда он был в ту пору откомандирован, разъяснив в ней, что русских больше нельзя считать чьими бы то