Мужчина довольно улыбнулся и пошел на кухню, в это время толстуха налила им пенного из огромной бочки.

— Одни путешествуете, голубчики? — прощебетала она, вручая им кружки.

Оба смутились, но Келл быстро взял себя в руки.

— Нет, с… женами.

— Кто же путешествует с женами? — удивилась женщина, а затем подмигнула и наклонилась поближе, так, что ее объемный бюст едва не выкатился из нескромного выреза. — Очень жаль, ведь у нас много хороших девушек.

Бородач поставил перед ними деревянное блюдо с жареной рыбой.

— У вас есть свободные комнаты?

— А как же. По десять ваших медных за ночь, еще по пять с каждого, если хотите завтрак.

— Подходит.

Берт уже собирался выложить на стойку еще горсть монет, но Келлгар взял его под локоть.

— Пойдем-ка на воздух. Мы еще вернемся, — он кивнул бородатому и повел друга через толпу к выходу.

— Ты чего?

— Просто нехорошее предчувствие. Мы оставили их одних, надеюсь, к ним никто не подумает приставать.

Девушки стояли в полном одиночестве у ограды, подальше от шумной толпы. Нова скрестила на груди руки и хмуро наблюдала за пьяными, а Инмори преспокойно курила ароматную смесь через трубку с длинным тонким мундштуком.

Берт протянул Нове блюдо:

— Рыбки?

— Не хочу, — фыркнула девушка.

— Что тебе купить, любовь моя?

— Ничего. Лучше уж поголодаю, чем потяну в рот что-нибудь из этой вонючей нищенской харчевни, где работники вряд ли моют руки чаще чем раз в неделю.

— Ладно тебе, злюка, — влез между ними Келл, пока любовники снова не начали препираться. — Ничего лучше на пути все равно не попадется. Выпьем.

Пока парни шумно глотали эль, Бессмертная тихо сказала Нове:

— Тебе следует прощать некоторые его проступки, дитя. Он еще слишком молод, чтобы понимать женщин.

Девушка удрученно вздохнула.

— Я знаю. Но ничего не могу с собой поделать.

Берт в несколько глотков осушил свою кружку, умял одну из пяти рыбешек, холодных и жирных, но все ещё вполне съедобных, и пошел в бар за новой порцией, пока его друг не спеша ковырял свою рыбу и по глотку попивал из кружки. За второй пинтой пошла третья, четвертая. Берт при этом умудрялся оставаться бодрым и трезвым, в то время как Келл начал хмелеть уже после первой. Они устроились на ступенях бара, чтобы не выпускать из виду своих спутниц, которые время от времени перебрасывались какими-то фразами. Вокруг Инмори из-за ее трубки клубился белый дым, и это было странное зрелище: самокрутки местных вместе взятые не создавали и половины такого эффекта.

Незаметно прошел час, и за это время настроение Келла настолько улучшилось, что он уже и не помнил, отчего так переживал в начале вечера. Он совершенно забыл, что Бессмертная помимо воли притягивала взгляды как мужчин, так и женщин. И ввиду своего состояния не заметил, как вскоре все местные, что толпились в баре и вокруг, полушепотом, а то и громче, переключились на обсуждение незнакомки в черном, наверно, иностранки, которая — неслыханное дело! — курит смесь через странную трубку. Однако подходить к ней пока никто не решался.

На несколько минут Келлгар отвлекся, чтобы купить себе третью пинту, а Берту — пятую, как внезапно чувство беспокойства, преследующее его весь вечер, вспыхнуло с новой силой. Он поспешил во двор, как и остальные посетители, привлеченные каким-то шумом.

— Темное создание! — кричала сморщенная как чернослив старуха, указывая узловатым дрожащим пальцем на Бессмертную.

— Успокойся, мать, — промямлил кто-то из толпы, но все были настолько пьяны, что соображали с трудом. Старуха не пила, и было непонятно, что привело ее к трактиру в такой час. Оставалась загадкой и причина ее поведения. Она гневно воззрилась на Инмори снизу вверх, и, похоже, не желала отступать.

— Темное создание, точно вам говорю! Зачем ты пришла, проклятая тварь? Убирайся из наших краев!

Бессмертная молниеносно схватила запястье с наставленным на нее пальцем, последовал хруст костей и пронзительный визг старухи.

— Никто не смеет мне указывать, — спокойно произнесла Селестия.

Старуха пыталась вырвать покалеченную руку из мертвой хватки Бессмертной, она скулила и извивалась. Местные настолько опешили от всего произошедшего, что просто стояли с выпученными глазами и открытыми ртами, и ни один из них не спешил помогать старухе. Их всех захлестнул страх.

Первым очнулся Келлгар. Он попытался схватить Инмори за руку, за что получил громкий шлепок той рукой, в которой у нее до сих пор дымилась трубка.

— Отпусти ее! Пожалуйста! — Ему было страшно не меньше, чем всем остальным. — Пожалуйста!

Бессмертная перевела взгляд со старухи на Келла, и в этом взгляде не было сострадания, была лишь пустота. Ее глаза горели на фоне черной ночи и белого дыма. Не отводя от него взгляда, она воткнула курительную трубку в шею старухи. Изо рта и из раны медленно потекла кровь. Старуха глядела на нее обезумевшими от страха и боли глазами, хрипя и булькая, а Бессмертная не удостоила ее и взгляда. Она разжала пальцы, и старуха повалилась на колени.

— Я ведь говорила тебе, мальчик. Нельзя быть кем-то наполовину.

Бессмертная перевела взгляд на толпу, и теперь каждый из них уверовал, что она — темное создание, самое могущественное на свете.

— На колени, — приказала она, и люди пали ниц перед ней.

Ее спутники замешкались, судорожно соображая, относится ли и к ним ее приказ. Женщина рукой указала им на лошадей, и они в спешке бросились развязывать поводья. Из темноты показались горящие глаза — и черный пес с легкостью перемахнул через забор, чем вызвал волну вскриков. Бессмертная вскочила к нему на спину и гордо направилась к главному тракту.

Жители деревни еще долго стояли на коленях, в ужасе и смятении, а после разошлись по своим домам, оставив бездыханное тело старухи лежать во дворе бара, словно то был зачумленный труп.

Спутники Бессмертной долгое время ехали за ней в полном молчании, смятенные, растерянные, напуганные. Как обычно, первым набрался храбрости Келл. С дрожью в голосе он произнес:

— Зачем? Она же ничего не сделала…

— Замолчи! — зашипела на него Нова. — Старуха оскорбила госпожу и получила по заслугам!

Берт предпочел помалкивать, и это было одно из самых правильных его решений.

— Ты так и будешь притворяться хорошим? — усмехнулась Селестия-Инмори. — Сам ведь не так давно сжег живьем одиннадцать человек.

— Но они заслужили смерти, — попытался возразить он, хотя и сам понимал, как лицемерно и глупо сейчас звучат его слова.

— Кому решать, кто заслуживает смерти, а кто нет? Богу? В этом про́клятом мире есть только один истинный бог. Я.

Глава 14. У каждого правителя