Тунё замолчал, испугавшись, а потом начал медленно объяснять:

– Так я ведь рассказываю, что именно в «Магнолии» Франц после того, как выпил четыре бутылки русского пойла, увидел красивую рыжую девчонку на танцполе. Он сказал, что она летала как птица. А еще он сказал, что упустил свой единственный шанс, потому что такие девчонки встречаются только во сне, а он видел ее собственными глазами. Но он не мог к ней подойти и пригласить на танец, потому что еле стоял на ногах, он ведь до этого шампанского еще на Лазаревском рынке успел хорошо заправиться.

– Где, черт возьми, Корболь? – не выдержал Ричи.

– Я говорю, что даже если бы Франц хотел подойти к рыжей и пригласить на танец, даже если бы мог стоять на ногах, а он в этот момент мог только сидеть и смотреть на нее как дятел в дупло, так вот, даже если бы он хотел, то все равно не смог бы, потому что он предпочитал не связываться с Корболем. Это он с ней танцевал, а Франц знал, даже много выпив, что его лучше не трогать, потому что можно преждевременно оказаться на кладбище в Юниково. Причем Корболь сидел за одним столиком с двумя типами, болтавшими по-русски, и видно было, что они тоже с головой не дружат. Водку пили стаканами, так что, наверное, они крутые, как русские танки.

Ричи отер пот со лба клетчатым платком и многозначительно посмотрел на Бродяка. На кислой мине милиционера читалось желание выпить вместо того, чтобы сидеть здесь и слушать эту галиматью. Мирек всерьез размышлял, что все-таки стоит выпить сто граммов, потому что уже было понятно, что Корболя сегодня они не увидят. Но в какой-то момент рассказ Тунё навел его на мысль, что перед ним распахнулась дверь к очередному расследованию, в котором он случайно оказался на шаг впереди своих коллег. Дело, как рассказал ему Ричи, касалось убийства в поезде. Все указывало на то, что это может быть работа для его отдела, его не расследует городской комиссариат, потому что поезда чаще всего приезжают из других населенных пунктов. У него было убийство, и был подозреваемый, которого назвал Ричи. А если Ричи сказал, что именно Корболь совершил убийство в поезде, значит он знает, что говорит. У него ведь были свои связи и свои источники, поэтому в таких делах ему можно верить. Значит, можно смело браться за работу. Когда факты наконец стали пробиваться сквозь алкогольный туман в голове, он почти радостно посмотрел на Тунё Клыка, все это время стоявшего напротив стола, за которым сидел Толстый Ричи.

– Так ты говоришь, Тунё, что Корболя в последний раз видели в «Магнолии»? – спросил он валютчика.

– Пан Мирек, то есть пан старший лейтенант, они там всю ночь танцевали, а что было потом, я не знаю, потому что Франц пошел домой и ничего, кроме этой рыжей девчонки, не помнит.

– Франц каждый день торгует на рынке? – расспрашивал милиционер.

– Он с этого кормится, с продажи сигарет, которые покупает в «Певексе», раскрывает пачки и продает поштучно, а еще журналы с голыми женщинами, «Плейбой» и другие, достает их в Германии, но от кого, я не знаю, меня это не касается.

– Нужно будет поговорить с Францем, – решил Бродяк, поднимаясь с кресла. Он вдруг почувствовал, что ему больше не хочется водки. Он хотел действовать, может, только выпьет пива, чтобы не шумело в голове. – Становится интересно, – добавил он, надевая джинсовую куртку, висевшую все это время на спинке кресла.

– Вы правы, пан старший лейтенант, – улыбнулся Тунё. – Эта рыжая интересная и, наверное, не местная, потому что Франц знает всех местных проституток. А эта не местная, потому что незнакомая.

– Только не болтай, Тунё, дело серьезное, – погрозил ему пальцем Ричи. – И о том, что Мирек заинтересовался Корболем, тоже ни слова.

– Ну что вы, пан Ричи, мы ведь не первый день знакомы, – обиделся Тунё. – Я ничего не знаю, ничего не слышал. Жду появления Корболя, а когда он появится, я сразу сообщу, что он пришел и отдал выручку.

Старший лейтенант Бродяк посмотрел во двор сквозь зарешеченное окно. Рыжая собака копошилась в помойке, тихонько ворча на маленькую собачонку, сидевшую на почтительном расстоянии у обшарпанной стены. Она спокойно дожидалась, наверное, рассчитывая на то, что большая собака отойдет на минуту, и тогда она сможет что-нибудь урвать из этой кучи ароматных отходов.

12:00

«…пятый, последний короткий сигнал обозначает ровно двенадцать часов», – сообщил диктор Первого канала Польского радио. После этого раздались звуки трубы, на которой пожарный-трубач неумело играл хейнал на башне собора Девы Марии в Кракове. Теофиль Олькевич посмотрел на свои часы «Полет» с кожаным, изрядно потрепанным ремешком, и переставил обе стрелки на двенадцать. Он посчитал, как радио пикнуло пять раз, и нажал на небольшую кнопку. Секундная стрелка побежала. Он довольно посмотрел на светившийся золотым циферблат. Эти советские часы он носил уже почти 15 лет и ни за что не променял бы на современное устройство. В последнее время среди коллег модными стали японские часы, которые привозили с Запада. Они были электронными, и в них не было стрелок, только экран с цифрами. В некоторых моделях было несколько разных мелодий вместо обычного будильника.

– Так я могу себе на гребне сыграть, – сказал Теофиль, когда Бродяк дал ему послушать одну из мелодий, которые были в его часах с металлическим браслетом. – У меня дома будильник такой, что если его наставить, я точно знаю, что проснусь, потому что он звонит как бешеный, даже волосы на голове дыбом встают. Он еще довоенный, мой отец купил его у часовщика Мартиняка в Верхней Вильде. А в наручных часах должны быть стрелки, чтобы они показывали время, а не светились как новогодняя елка.

Он поднял голову и посмотрел на сидевшего напротив Раймонда. Двое мужчин полчаса назад пришли в комиссариат на Кохановского. Дежурный, увидев Олькевича, молча открыл электромагнитный замок. Теофиль помахал ему рукой, и они вошли в просторный вестибюль комиссариата. На скамейке у стены сидели трое молодых парней и одна девушка. Рядом стоял сотрудник моторизованных отрядов милиции, которому, наверное, приказали не спускать с них глаз. Теофиль не обратил бы никакого внимания на задержанных, которых он видел здесь ежедневно. Девушка выглядела почти обычно, только была накрашена слишком вызывающе и надела слишком большую по размеру кожаную куртку. Но ее друзья были настолько необычными, что Теофиль даже остановился. У всех волосы