Дарк услышал, что хотел, но не мог понять, что же происходит. Новые сведения никак не укладывались в картину происходящего, которую он при помощи логических умозаключений уже нарисовал в голове. Пленник, о котором поведал тюремщик, весьма походил внешне на Фламмера, да и с рассказом Зингера о внезапном нападении на одной из улочек Верлежа услышанная история совпадала. Но вот только почему Анри повезли в сторону Кенерварда, было непонятно. Насколько Аламезу, да и Совету Легиона, было известно, высокие чины королевского сыска и старшие вампиры враждебного клана Мартел обитали на севере Шеварии, а именно невдалеке от столицы. Если полковник Лоргис являлся вампиром иль был фигурой первой величины среди «нюхачей королевых», то почему ему понадобилось везти такого важного пленника, как Фламмер, в противоположную сторону… на юго-запад, в отдаленный приграничный город? С одной стороны Кенерварда шумели воды Верлежского озера, а с другой, прямо сразу за крепостными стенами, начинался дремучий лес, считавшийся герканскими и шеварийскими картографами непроходимым и поэтому даже не охраняемый. Услышанное заставило Дарка основательно призадуматься, но тюремный офицер не врал, уж что-что, а это моррон знал точно.

– Могет, все ж за пятки взяться? – вопросил Грабл. – Уж больно быстро да складно брешет, собака!

– Собака собакой, но не брешет! – отрицательно покачал головой Аламез и, не став разъяснять напарнику, почему он поверил рассказу офицера, продолжил допрос: – С рыцарем ясно, а что с остальными двумя?

– Тута они, туточки, – бойко залепетал Гарп, как только Грабл убрал от его рта свою широкую, изрядно взопревшую ладонь. – Что старикашкой-аптекарем, что девицей на побегушках «нюхачи королевы» занимаются, никого к ним не подпускают. Они их на третьем уровне тюрьмы содержат… туда моим людям хода нет… там особая охрана, от сыска… С первого по третий уровни только для особо важных преступников, что против короля неладное замышляли, и для шпионов-«заозерников».

– И где этот уровень находится? – спросил Дарк.

– Как где, как где? – закудахтал пораженный таким неведением офицер. – Естественно, под землей. Мы сейчас на тринадцатом, то бишь на втором наземном, а камеры сыска…

– Понятно, – кивнул Дарк. – Они хоть живы?

– А откуда мне знать? Говорю же, туда моих людей не пускают… – чуть было не заплакал тюремщик, видимо, боясь, что потеряет доверие мучителей, а заодно и жизнь. – У них там все свое… и палачи, и надзиратели, и провизию даже отдельно завозят… Небесами клянусь, я не вру! Ничего более не знаю!

– Заткни его, – отдал распоряжение Дарк, которому бессвязный лепет близкого к истерике пленника мешал думать. – Часов на двенадцать заткни, и уходим!

– А может, того? – спросил Зингер, исполнив только первую часть просьбы, то есть снова водрузив ладонь на толстогубый, мокрый от слюны вперемешку со слезами рот. – Сам же мне говорил, «свидетели никому не нужны… свидетели долго не живут!».

Услышав, какую участь ему намерен уготовить жестокосердный седок, тучный пленник затрясся, задергался всем телом, отчего Зингер едва с него не слетел. Не помогли удержаться моррону в «седле» и крепкие ноги, впившиеся в бока потерявшей самообладание жертвы. Только кулак, с силой ударивший бьющегося в истерике начальника смены точно в лоб, вернул тишину и спокойствие в маленькую, но уютную комнатку.

– Думаю, этого вполне достаточно, но на всякий случай все же свяжи толстяка! – произнес Аламез, вставая со стола и готовясь направиться к выходу. – Что же твоих опасений касается, то руки кровью марать стоит, только когда смысл есть, а мы его, к сожалению, не имеем…

– Да он же, как только очухается, тревогу поднимет! – недоумевал потомок гномов, несмотря на завершение скачки все еще остававшийся в «седле» и не желавший его покидать. – Ты что ж, полагаешь, он рожи наши не запомнил?!

– Запомнил, запомнил, – кивнул Дарк, – притом, думаю, на всю жизнь… Однако это ничего не меняет! Если я прав и торгаш из кабака действительно Фегустин Лат, то нас уже ищут, причем на охоту созваны все: и стража, и ищейки из сыска, и даже находящиеся в Верлеже по иным делам вампиры. Нам нужно как можно быстрее покинуть город, а то, что он нас опознает, роли уже не играет… Заканчивай с ним побыстрее: руки простынями свяжи, а в пасть яблоко засунь иль вон тот диковинный фрукт, он покрупней да потверже будет!

– Сам как-нить разберусь, чистоплюй паршивый! – недовольно проворчал Зингер вслед напарнику, уже покинувшему комнату и греющему руки в соседней, возле едва тлевшего камина.

* * *

От азартных игр один лишь вред. Они не способствуют утолщению кошелька честного игрока и приводят к потере бдительности, которая порой гораздо ценнее денег. Четверо тюремщиков расселись кружком на полу в самом центре холла первого этажа; прямо перед широкой винтовой лестницей, ведущей в подземелье. Игра в карты не просто помогала им коротать время, а всецело увлекла забывших о долге и уставе солдат, настолько уверенных в своей безопасности, что даже отстегнули с поясов короткие мечи и отложили их подальше от мягких подушек. Стола у служивых не было, так что карты клались прямо на каменный пол, а бутыли с вином заменяли служивым походные фляги, наверняка ополовиненные к середине ночной смены. Умы солдат были всецело поглощены просчетом игровых комбинаций да блефом, и в них не нашлось даже маленькой толики серого вещества, чтобы следить за тем, что творится вокруг. Азарт игры поглотил, пленил и сгубил нерадивых часовых, даже не заметивших, что на верхней части лестницы со второго этажа промелькнули две тени.

Тюремщику, сидевшему спиною к спуску в подземелье, а лицом ко входной двери и подъему на второй, видимо, карта не шла. Во время игры он частенько ругался, искусал губы в кровь, да и свои знатные усы превратил в маленькое подобие замусоленной, истрепанной мочалки. Похоже, он чувствовал свое поражение и поэтому не стеснялся в высказываниях, а может, и наоборот, блефовал, усыпляя бдительность уже заранее праздновавших победу сослуживцев.

– Опятушки, поди, одни козырки в лапе зажал, хряка заозерная! А мне чем покрывать приказуешь, подлежник гарповский?! – обильно орошая лицо соседа справа слюною, прокричал проигрывающий тюремщик, а затем, вдруг подняв голову, что есть мочи завопил: – Злыдни!

Троица сослуживцев дружно рассмеялась вместо того, чтобы схватить лежащее на полу оружие и принять бой. Они неправильно поняли последний возглас лишившегося за игру половины жалованья ворчуна и подумали, что это он их называет злодеями. На самом деле проигравший имел в виду (притом в буквальном смысле этого слова) вполне реальных убийц и злодеев, ловко перепрыгнувших через перила лестницы и теперь летевших с обнаженными мечами в руках прямо на спины его беспечным дружкам.

Проигравшийся в карты тюремщик стал единственным, кто выиграл в жизни, то есть продлил ее на целую половину минуты. Только ему удалось встретить смерть, как подобает настоящему воину и мужчине – стоя на ногах и с оружием в руке. Удачливых же игроков постигла более печальная участь: одному поломал ребра и свернул шею Грабл, упав с большой высоты точно на спину несчастного, жизненный путь второго прервал Аламез, после «приземления» тут же метко ударив мечом по шее и снеся голову с плеч.