– Долбо… долбо…клюй. Вот! Мам, а кто такой долбоклюй? – наивные круглые васильки ждут ответа из другой части преподавательской. –  Я не помню такую сказку, чтобы там долбоклюй был.

Машка прыснув, подорвалась с места и убежала из кабинета ржать. Ксюха зажала рот двумя  ладошками и вытаращила на меня глаза.

А я должна отвечать.

– Мариш, а бабуля тебе не говорила, что подслушивать нехорошо?

– Я не хотела. Это все ушки. Их же, как глазки, не закроешь, а ручки заняты, вот, – показывает мне зажатый пальчиками синий карандаш, и глазки такие честные–пречестные на меня смотрят.

Ксюха не выдержала, сорвалась и тоже убежала с кафедры. Цокот каблучков слышно несколько секунд, а потом хохот в два голоса разразился на весь полумертвый этаж.

Пару раз глубоко вздохнув, мысленно надавав оплеух бабуле за "шикарное" пополнение словарного запаса малышки, иду к дочери. Присаживаюсь напротив девочки, что, как ни в чем не бывало, меняет синий карандаш на ядовито–желтый маркер и начинает закрашивать платье Бель ярким желтым цветом.

– Марина, когда бабуля так сказала на дядю Веню?

– Вчера, когда я ей про шарики рассказала.

– Понятно. Доченька, то слово, что ты сейчас назвала… оно нехорошее.

– Матершинное? – отрывает взгляд от бумаги.

– Почти. Ну, обидное точно. Очень–очень. Его не нужно повторять, даже если еще раз услышишь.

– А что оно означает?

– Я не могу тебе сейчас сказать. Давай ты подрастешь, и тогда мы поговорим об этом?

– У–у, это еще не скоро, – возвращается к раскрашиванию. – А Веник и без того слова плохой.

– Нет, доча. Веник… дядя Веня хороший человек.

– Он злой. И он меня не любит.

– Это потому, что он никогда раньше не общался с маленькими девочками. Ему надо было немного помочь, подсказать, и он бы исправился.

– А Дим Димычу не надо ничего подсказывать. Он сразу знал как мне понравиться.

– Что еще за Дим Димыч? – в дверях, оказывается, стоят девчонки и слушают наш с дочкой разговор.

– Чудовище, – тяжело вздыхает Маринка и продолжает раскрашивать платье Бель.

Вот теперь точно мне придется рассказать подружкам все–все, а не только про Веника и как у нас с ним все сложно.

…

– Мать моя женщина! Хромой? Кривой? Ленка, ты в своем уме? Как ты могла с ним целоваться посреди города? – перебивая друг друга, шепчут в два голоса ошарашенные подружки.

Марина нас теперь точно не слышит – мы осторожничаем.

– Нафига тебе такой?

Девочки в шоке. Не ожидали услышать от меня подобной истории с моим участием. И вроде я слова плохого не сказала о Диме, пикантные детали умолчала, а вижу – не разделили они мою к нему симпатию. Зря я про наше с дочкой чудовище рассказала.

– Во–первых, между нами ничего нет, а тот поцелуй был шуткой. Во–вторых, Марина ему захотела помочь, я не успела ее остановить. В–третьих, он просто хороший человек. И в садик пришел Маринку выручать, и в парке с нами развлекался. Какая разница как он выглядит? Внешность не главное!

– Ты что – влюбилась? – прищурились обе.

– Тс–с, – оглядываюсь на дочь, но та увлечена раскраской нового платья Бель. – Ничего я не влюбилась. У меня Веня есть.

Или уже был.

– Во–от, почаще себе это говори, подруга. Вениамин твой мужик обеспеченный, красавчик, банкир! – Ксюха подняла указательный палец вверх, будто то, что Веня банкир – главное, что есть в моем женихе.

– Он просто работает в банке. Рядовой сотрудник, менеджер, а не владелец компании. Да даже если бы и владельцем был – это не показатель идеального мужчины. А ты так говоришь, словно он президент страны или глава Центробанка.

– Да пофиг! Значит пробивной, раз в банк залез. Такой далеко пойдет. А твой Дим Димыч кто?

– Я не знаю… Мне не важно. Владелец заводов, газет, пароходов мне тоже не нужен.

– А какой тебе нужен?

– Какой?..

Я задумалась. Как объяснить девочкам, какой?

– Такой, чтобы к Маринке хорошо относился. Чтобы меня любил. Чтобы как взглянет – в животе трепещет, прикоснется – мурашки по телу, поцелует – и земля из–под ног уйдет. И в любой ситуации за меня и дочку горой будет стоять...

Сама не заметила, как рассказала о тех ощущениях, что испытала с Димой. А с Веней напротив каждого пункта можно смело ставить прочерк.

– Да где ж такого возьмешь? – вздохнула Маша, заслушавшись. – Это только в сказке прынцы идеальные. А в жизни  – что ни более–менее нормальный – уже женат, ухоженный красавчик – процентов 70, что гей. Богатые вообще – жадины, самодуры или извращенцы, а то и все вместе.

– По–твоему, нет для нас мужчин, да, Маш? – с грустью спросила Ксюша.

– Может и есть, только где найти? Сейчас шустрых принцесс с тюнингом видела сколько? Каждый год пачками к нам поступают, одна другой краше, но главное – моложе! Так что, Ленка, бери, что есть и лепи из своего Вениамина конфетку.

– Из Вени, по–моему, уже ничего не слепишь, – бурчу под нос, но Маша слышит.

– Да нормальный у тебя Веня. Пусть женится сначала, а потом делай из него какого хочешь. Что он – смотреть красиво не может или трогать? Целоваться–то всяко умеет, не девственник ведь.

– А с таким Димой только сочувствовать все будут, – поддерживает ее Ксюша. Вот уж не ожидала.

– Господи, девочки, – неконтролируемо повышаю голос, – что вы на меня насели? Нравится вам Веник, забирайте, мне даром не нужен. А с Димой я сама разберусь.

Обиделась я на девочек. Сильно.

– Я думала мы подруги, – бурчу опять, – а вы... Ничего вам больше не расскажу.

Девочки растерялись. Обижаться я привычки не имею, а тут не выдержала, закрылась. 

– Лен, да мы это...

– Не подумали мы, Лен. 

Девчонки с двух сторон меня начали успокаивающе гладить по плечам. А я не могу долго сердиться на своих подружек и спустя пару минут оттаяла. 

– Ладно. Проехали. Сменим тему. Я, между прочим, завтра на новую работу выхожу.

Девочки с радостью перевели разговор:

– А ты директора видела? Или там директриса?

– Конечно видела. Он собеседование сам проводил. Ого–го какой мужик.

– Хорош?

– Обычный. Большой только и лысый.

– Симпатичный хоть?

– Ну... да, наверное.

– Зовут как?

– Олег Дмитриевич Кудрявцев, – вспоминаю табличку на двери директора.

– Кудрявцев? И лысый?