– Нет.

– Ну вот вам и ответ. А ведь они наверняка были. Так что поневоле возникает потребность в книжных археологах, которые специально бы вгрызались в книжные завалы прошлых лет, выискивая пропущенные шедевры, нащупывая контуры этой второй литературы – а заодно и первой. В США, кстати, такая программа финансируется, хотя пока непонятно, какими жемчужинами в рамках ее удалось отчитаться.

– А у нас?

– А у нас, как всегда, все экзистенциально значимое делается бесплатно. С одной стороны, кто-то скажет, что тем вернее результат, а с другой стороны, энтузиазм – это такой вечно барахлящий двигатель, что результатов, возможно, придется ждать неопределенно долго, хотя к лучшему это или к худшему, вряд ли кто-то сможет сказать.

– …Мне, конечно, очень неловко – но можно похитить одного из участников вашей дискуссии?

Незаметно подошедшая Аля скромно возвышалась над присутствующими, стоя на краю ковра.

Мужчина, просияв, вежливо склонил голову.

– И кого же именно?

Худенькая хихикнула.

– Мне кажется, я догадываюсь.

Ловя попятившегося было кота, кустодиевская весело блеснула глазами.

– И я тоже.

Потупив глаза, Аля улыбнулась.

– Вы правильно догадываетесь.

Она независимо повела плечом.

– Просто нужно принести – я тут привезла кое-что.

Мужчина с учтивейшей улыбкой широко развел руками.

– Ну, какие могут быть вопросы.

Аля, развернувшись, пошла в сторону коридора, Вадим, встав, двинулся за ней.

Пересмеиваясь, девушки смотрели им вслед.

– Только вместе возвращайтесь.

Под тусклыми лампами коридора Вадим вплотную подошел к повернувшейся и ждавшей его Але.

– И что ты привезла?

Почти прижатая к нему, она подняла на него большие круглые глаза.

– Пока что только себя. Может быть, ты меня осудишь, но не хотелось ждать, пока вы закончите.

– Тебя принести?

С достоинством она опустила глаза.

– Если это возможно.

Подхватив ее под колени, он отнес ее в комнату.

На его руках ложась на подушки кровати, она с церемонной кротостью взглянула на него.

– Прежде чем ты меня трахнешь, мне хотелось бы узнать, как прошел у тебя день.

Вадим усмехнулся.

– А если выяснится, что он прошел плохо, то секса не будет?

– Я надеюсь, что секс будет, но такие люди, как мы, не могут же просто так начать трахаться?

Неожиданно глубоко поняв ее, вдруг ощутив, что она почти все понимает в нем, он неожиданно для себя усмехнулся снова.

– Мы с тобой как хемингуэевские герои – почти ничего не говорим.

– Вот за это я всегда и любила Хемингуэя.

Мгновенье он серьезно смотрел на нее.

– Когда кончится то, ради чего я сюда приехал, можно будет очень о многом помолчать.

Она опустила глаза.

– Надеюсь, когда это кончится, ты не забудешь своего обещания.

Не глядя на него, закрыв глаза, она притянула его к себе.

Не выключенный вовремя телевизор, предоставленный сам себе, что-то неразборчиво бормотал в углу, подмигивая комнате голубыми всполохами; откинув одеяло, Вадим сел на кровати. Дотянувшись до брошенной на пол рубашки, он вытащил из нагрудного кармана мобильник; ловя себя на том, что совершенно не ощущает, что сейчас – утро, день или ночь, он оживил таймер. Десять утра. Удивленно крутанув головой, тут же вспомнив, насколько затянулась накануне их телесная сшибка с Алей, встав, он подошел к окну. Привычный уже лунный пейзаж, пустота, в остановившийся внизу минивэн, выскочив из подъезда и торопливо подбежав, села девушка. С усмешкой он вспомнил то, что ночью рассказывала Аля – в городе все давно утратили понятия времени суток, все фирмы и учреждения работали, когда им было удобней, у одной компании рабочий день мог продолжаться с семи вечера до трех ночи, у другой – с четырех ночи до десяти утра, разницы никакой не было хотя бы потому, что так же рассинхронизированно жили и обычные люди. Взглянув на спящую Алю, он прошел в ванную; умывшись и приведя себя в порядок, он вызвал такси, как бы то ни было, в мэрии ему было назначено к одиннадцати. Схемы телекоммуникационной сети комбината. Схемы сейчас были самым важным. Схемы нужны, без схем даже такому гиперпрофессионалу, как Ратмир, работать будет трудно.

Пейджер пискнул, отметив подъехавшего местного Автомедона; сойдя вниз, Вадим сел в относительно новую иномарку; буравя тьму, машина понеслась по улицам, по мере приближения к мэрии на улицах стали возникать люди, дальше стали видны цепочки прохожих, направлявшихся, вероятно, к площади, с каждым кварталом они становились все гуще и гуще, подъехав к площади перед мэрией, Вадим увидел, что вся она была празднично иллюминирована и запружена народом, прожектора шарили по толпе. Напротив входа в мэрию была воздвигнута массивная сцена, за занавесом которой, видимо, что-то готовилось; с трудом объехав площадь, водитель затормозил напротив мэрии; вынужденно лавируя среди плотной группы чиновников, спешно вышедших из дверей и сплоченно следовавших на площадь, Вадим добрался до входа.

Окошко бюро пропусков было открыто; направляясь к нему, Вадим отметил разительные перемены в обстановке – освещение было задействовано на полную мощность, пол сиял высыхающими островками моющей жидкости, везде озабоченно сновали люди.

Подойдя к окошку, он сунул в него паспорт, мгновенно отметив перемены и здесь – забирать документ вместо привычной зеленой мохеровой руки с изумрудами высунулась рука в рукаве безукоризненно строгого делового костюма, без всяких колец и прочих украшений, со свежепокрытыми лаком отшлифованными ногтями и притом абсолютно чистая. Последнее обстоятельство наводило на мысль, что помимо этой безукоризненно чистой руки по ту сторону окошечка скрываются еще и холодная голова, и горячее сердце, но поскольку рука была все-таки женская, Вадим не стал продолжать своих умозаключений.

Получив пропуск, он направился к вертушке. Вахтер около нее был тот же, однако вид у него был совершенно иной. Холодно взяв у Вадима бумажку и глядя на него без всякого дружеского приятства, словно Вадим был вовсе не тем человеком, которого он уже дважды видел во сне, он несколько раз перевел взгляд с лица Вадима на бумажку, словно сличая его с чем-то – хотя никакой фотографии на пропуске не было, – и лишь затем, как показалось Вадиму, с явной неохотой нажал зеленую кнопку. Забрав пропуск и пройдя вертушку, Вадим, в голове которого отчего-то завертелась строчка из Бродского «их грезы перечеркивают явь», поднялся на второй этаж и подошел к кабинету помощника мэра.

Сидевшая за столом секретарша поглощенно полировала ногти, флакончик с лаком стоял перед ней на столе. Без выражения взглянув на Вадима и прервав возникшие у него мысли о том, что женская часть персонала, возможно, была занята выполнением некого полученного от руководства категорического распоряжения, она вытащила из ящика стола и протянула Вадиму сложенную вдвое бумажку с печатью.