— Кажется, я помню, — вполголоса произнес Дэвид. — Ты купил мне бутерброд с ветчиной.

Старик кивнул, его жесткое лицо смягчилось.

— Твоя мать так спешила побыстрее увезти вас из города, что у нее не нашлось временя докормить тебя завтраком. Во имя неба, ты проглотил этот бутерброд так, как будто был конец света. Хотя мне и пришлось поднажать, чтобы заставить их провести со мной пару минут в гостинице. Твоя мать была непреклонна в том, чтобы посадить вас обоих в этот поезд и раз и навсегда увезти отсюда. Помнишь?

Покачав головой, Дэвид слабо улыбнулся.

— Прости. Я помню только бутерброд с ветчиной.

— Ты был хорошим парнишкой. Помнишь, как ты ехал у меня на плечах всю дорогу до вершины Беррик Крэг? А потом мочился на них всю дорогу вниз, ха!

И вновь Дэвид покачал головой, хотя улыбка его стала шире.

— Я и этого не помню.

— А, все эти воспоминания запрятаны где-то в глубине. Они вернутся.

— Я помню, как однажды ночью ты вынес меня из дому посмотреть на каминную трубу.

— О боже, да! Помню. Камин загорелся.

— Похоже было на фейерверк. Из трубы летели искры.

— Ага, и они даже подожгли траву на заднем дворе ваших соседей. Будь это кто другой, жалобам не было бы конца.

Дэвид озадаченно пожал плечами:

— Так почему они не жаловались?

— Потому что мы Леппингтоны. Они нас боятся.

— Боятся? — С озадаченной улыбкой Дэвид покачал головой. — Почему?

Джордж печально вздохнул.

— Они тебе ничего так и не рассказали? Ничего из истории твоей семьи? — Он отхлебнул крепкого настоя, который называл чаем. — Я, бывало, разговаривал с тобой, когда ты был еще мал. Еще до того, как ты сам начал говорить. Помнишь что-нибудь?

Дэвид покачал головой, еще более озадаченный, чем раньше. Он попробовал чай, а дядя задумчиво оглядывал потолок, и взгляд его голубых глаз под густыми белыми бровями казался непроницаемым.

Потом он медленно кивнул, как будто принял какое-то решение.

— Ладно. Я тебе расскажу. Только есть одна вещь. — Он бросил на Дэвида строгий взгляд.

— И какая?

— Ты слишком много улыбаешься. Леппингтоны никогда не улыбаются. Во всяком случае, на людях.

Тут старик рассмеялся. Звук был глубоким и гулким и волнами прокатился по всему телу Дэвида, отдавшись вибрацией в подошвах его ботинок.

Это что, какая-то старая семейная шутка Лепингтонов, подумал он, не уверенный, следует ли ему рассмеяться или сохранять каменное выражение лица.

Отсмеявшись, Джордж наградил племянника неожиданно широкой ухмылкой.

— Ладно, Дэвид. Навостри уши и слушай.

Джордж Леппингтон сидел на перевернутом ящике лицом к Дэвиду. Одну ногу в тяжелом сапоге он закинул на наковальню и теперь обеими руками сжимал кружку с чаем.

Всякий раз, когда по долине проносился ветер, за решеткой с ревом взвивался огонь и угли из красных превращались в раскаленно-желтые.

Дэвид прихлебывал чай, стараясь не морщиться от его крепости. Он обнаружил, что ему не хочется, чтобы у дяди создалось впечатление, что перед ним какой-то изнеженный и разряженный городской хлыщ. Он также обнаружил, что ему нравится дядюшка. Джордж Леппингтон напоминал ему отца, только более крепкого и прямолинейного по сравнению с тем, к какому привык Дэвид.

— Дэвид, — с грубоватым нажимом начал Джордж. — Известно ли тебе, что на бойнях имеются сорок шесть стоков, по которым вода из забоев уходит прямо в туннели под городом?

Дэвид покачал головой, чувствуя, как к нему снова начинает подбираться замешательство.

— Твой прапрадед сам спроектировал здание скотобоен. Каждый день в сточные трубы прямо под городом проваливается порядка пятисот галлонов крови.

— Но современные санитарные правила, разумеется, запрещают сбрасывать кровь и требуху в канализацию. Крысы...

— Ба! Кровь не попадает непосредственно в канализацию. А кроме того, в Леппингтоне нет крыс. Ни одной.

— Так мне говорили. Но мне все же трудно поверить, что где-нибудь в округе не найдется хотя бы одной крысы.

— Поверь мне на слово, Дэвид. Вот, давай, я долью тебе чаю.

Протянув длинную руку, Джордж рывком подхватил с верстака заварочный чайник, и в кружку Дэвида полилась янтарная жидкость. Собравшись с духом, он сделал еще глоток. Джордж вновь наполнил собственную кружку.

— Вот так, Дэвид. Они ничего тебе не рассказывали о семье? И о городе ничего?

Дэвид покачал головой, удивляясь, почему так важно знать хоть что-то из истории своей семьи. Благодарение Богу, большинство людей прекрасно себя чувствует, имея лишь смутное представление о том, что натворили бабушка или дедушка в туманном прошлом.

— Как тебе Леппингтон, сам город? — спросил дядя.

— Приятный с виду. Тихий. Но надо думать, он видал лучшие времена?

— Верно. Город умирает. Единственный хоть сколько-нибудь серьезный работодатель — бойни. Но и на них сейчас работает не более пары сотен человек. Пятьдесят лет назад рабочих было более тысячи.

— Но у нас — у Леппингтонов — сейчас нет никакого интереса в бойне?

— Финансового нет. Семья продала ее в 1972 году. Продала самой темной лошадке, какую удалось найти.

— А, об этом я слышал. — Дэвид кивнул. — Он запустил лапу в пенсионные фонды, а деньги перевел на юг Франции, так?

— Ублюдок. Попадись он мне на глаза, я вот этим его отделаю.

Джордж подхватил меч, над которым работал, и Дэвид ни на мгновение не усомнился, что так оно и будет. Достаточно одеть дядюшку в плащ и рогатый шлем, и перед вами — викинг во плоти.

— Демографическая ситуация города Леппингтона, — наставительно продолжал дядя, время от времени поглаживая клинок кончиками пальцев, — ясно показывает, что происходит. Население сокращается. Молодежь, кто может, уезжает — обычно в крупные города. Вскоре у нас будет город, полный пенсионеров, ковыляющих взад и вперед по улицам на своих «циммерах», ворча на погоду и цены на «хорликс»[12].

— Ну не может же быть все так плохо.

— Поверь мне, Дэвид, этот город умирает на ходу.

— А разве местные власти не пытаются поддержать бизнес?

— Не о чем и говорить. Мы — под крылышком Окружного Совета Скарборо, что дальше по побережью. Их инициативы и финансовая поддержка так далеко на север не простираются. Нет, в борьбе за выживание Леппингтон всегда был прижат к стенке — с тех самых пор, как полторы тысячи лет назад древние римляне собрали вещи и отбыли.