Джек Блэк. Джек Блэк. Джек Блэк — ему нравится ритм. Да, есть в нем какой-то темный ритм. Джек Блэк. Джек Блэк. Джек Блэк.

Подойти к какому-нибудь старому придурку на улице и сказать: «Я Джек Блэк», а потом шмяк! Шмяк!

Выбить им хреновы зубы.

Юппиииии-айяя-яй.

Он полил бекон кетчупом.

Кроваво-красным и густым кетчупом. Как кровь из головы старикана.

Ухмыльнувшись, он запихнул окровавленный кетчупом кусок бекона в рот.

Иногда он воображал себе, как стоит на скале, обращаясь к толпе, и собравшиеся смотрят на него с любовью и уважением. А он рассказывает этим воображаемым ученикам истории из своего прошлого.

— Однажды я проглотил мышь. Да-да. Живую мышь. С глазками что пара черных бусин, розовым хвостиком и ножками что твои спички. Я держал ее тельце большим и указательным пальцами. И запихнул в рот себе мордой вперед. Она дрыгала ножонками и кричала...

Леппингтон. Леппингтон. Леппингтон.

Нет, это херня.

Она просто пищала.

В общем, я затолкал ее себе в глотку и проглотил.

Я чувствовал, как она перебирает ножонками, как сумасшедшая.

Ее тельце подергивалось и дрожало и сопротивлялось у меня в животе.

Я чувствовал ее во мне. Я даже чувствовал, как бьется ее сердце у меня в желудке. Десять минут спустя она еще шевелилась.

И паства, собравшаяся у его ног, взглянет на него, благоговейно разинув рты.

Круто.

...Решено. Я обо всем расскажу Дэвиду. Я должна кому-то довериться. Это проклятое видео по ночам меня с ума сведет; это яд; это...

Вся эта хрень шла из головы герлы с синими ногтями. Она сидела за кофе вместе со вчерашним парнем.

...интересно, жив ли Майк. Или он умер в подвале? Чудные глаза...

Джек Блэк уставился на кружки жареного картофеля. Они были настолько горячими, что другой бы побежал за стаканом холодной воды. Он же ничего не чувствовал.

Мышь, должно быть, укусила его за кишку или желудок. Он и этого не почувствовал.

Он смутно сознавал, что парочка в дальнем конце ресторана говорит о какой-то давней фигне. Слова не имели значения. Он знал, что оба они боятся его.

Что неплохо.

Он же мистер Злодей.

Шрам на виске покалывало. Какая-то мысль всплывала на поверхность. Рвалась из глубин его мозга, как торпеда или что-то такое.

Это было одним из тех внезапных озарений, которые приходили к нему, будто запущенные самим Господом Богом. Наверное, воспоминание о том, как он съел мышь.

(Как она извивалась во мне и щекотала.)

Шрам начинал зудеть. Внезапно он подумал: этот город проглотил этих двоих, как я проглотил мышь. Только они еще этого не знают. Мышь проваливалась, подергиваясь и сопротивляясь — сердечко пошло стучать «да-да-да-да-да», тараторит без умодку, — может, думала, у нее есть еще шанс выжить. Только стоило ей провалиться мне в глотку, она оказалась там, откуда не возвращаются. Эти двое — как та мышь. Город поглотил их; они уже за чертой. Только они ни хрена об этом не знают. Не знают, что только что вошли в длинный черный туннель, откуда, похоже, нет выхода. Они ничегошеньки не знают.

Не способны видеть то, что видит он. Выглядывая в окно, он видел, как над горизонтом посверкивает молния. Только такую молнию никто никогда раньше не видел. Это была черная молния; от нее по городу расходилась огромными вибрациями тьма, будто мигающая тень самой смерти. Нет, они не знают — ни черта они не знают.

Но скоро узнают.

В этом он уверен.

Он залпом выпил чашку горячего молока, закурил сигарету и принялся за тост: прежде чем засунуть его целиком в рот, он свернул весь кусок пополам.

Скоро он разыщет четверых ребят, которым наподдал вчера, объясняя, что такое повиновение. Нужно повоспитывать их еще немного, прежде чем начать обрабатывать город.

Будут видаки, телики, магнитолы, всякие приборчики из гаражей и... что-то еще.

На мгновение он перестал жевать.

Что-то еще ему надо сделать, пока он здесь. Что-то еще требуется сделать. Висок зудел, подчеркивая неоформленную мысль.

Да, черт. Что-то еще он должен сделать, пока он здесь. Что-то, помимо кражи теликов и видаков.

Но разрази его гром, если он знает что.

Как будто он позабыл что-то действительно важное.

Может, это связано с молнией, пульсирующей над холмами? Он никогда ничего подобного не видел.

Пожав плечами, он вернулся к завтраку.

Вскоре оно всплывет.

Выходя из гостиницы, Дэвид Леппингтон с приятным удивлением обнаружил, что улыбка до ушей, возникшая у него на физиономии после завтрака, еще не пропала. Он даже напевал себе под нос.

Бог мой, подумал он, застегивая пальто, знаешь, почему тебе так хорошо, док?

Нет, скажи мне, док.

Ты же только что взял да и пригласил ее. Ловко сработано, старина. Она согласилась пойти пообедать с тобой сегодня. Ах ты, старый сукин сын.

Когда он двинулся по улице, на которой только-только начали появляться утренние покупатели, улыбка его стала только шире. Да ладно тебе, Дэвид, осадил он себя, ты ж не шестнадцатилетний подросток, которому наскоро удалось пощупать деваху за теплицей. Ты цивилизованный мужчина почти тридцати лет от роду, и ты отправляешься обедать с другим взрослым человеком. Вот и все.

Он остановился свериться с листком бумага, на котором отец набросал объяснения, как пройти к дому дяди. Кардиган-стрит только что осталась по правую руку. Прямо перед ним лежал, мост, переносивший Мейн-стрит на противоположную сторону реки Леппинг. Перейдя мост, он свернул налево на Хэнгингбирч-лейн, который, уходя в холмы за городом, должен был вывести его прямо к Милл-хаус. В детстве он наверняка бывал в доме дяди, но хоть убей, ничего об этом не помнил.

Несмотря на то что первые шесть лет своей жизни Дэвид провел здесь, в Леппингтоне, ничто не казалось особенно знакомым. Да, вход в магазинчик здесь или железная решетка с украшением из кованых желудей там задевали за живое, но в целом он как будто никогда раньше не бывал в городке.

Пройдя городской особняк в георгианском стиле, он вдруг остановился. Лестница всего из трех ступенек вела к двери прямо с тротуара. Там, возле самой двери, он заметил железный прут, установленный заботливыми хозяевами для того, чтобы гости могли счистить налипшую на подошвы грязь. Вся конструкция напоминала опрокинутый вверх ногами бумеранг; концы прута были приварены к двум стальным штырям, а те, в свою очередь, вбиты в каменный блок.