что пришедший с Земишем маленький юркий мастер Ауес. – Мы принесли вам двенадцатую партию матча. Только что получена из Буэнос– Айреса. И как, вы думаете, она закончилась?

– Пожалуй, не ошибусь, если скажу: проиграл Капабланка, – ответил Ласкер.

– Вы правы: он действительно проиграл. И как проиграл! – подтвердил Ауес, протягивая хозяину вечернюю берлинскую газету.

Ласкер повернул выключатель, и кабинет осветился ровным светом большой люстры. Во всю длину стены в кабинете стоял огромный темно-коричневый книжный шкаф. Тонкая отделка, величественная простота линий и размеренная пропорция частей делали его настоящим художественным произведением.

– Этот шкаф принадлежал когда-то Гете, – улыбаясь, сообщал обычно Ласкер своим гостям, и те не могли понять, говорит он правду или шутит.

У окна, закрытого темно-зелеными занавесками, помещался коричневый, в тон шкафу, письменный стол. В уголках и углублениях его резьбы виднелась зелень плесени – не то дань времени, не то хитрость краснодеревщика. На столе высокая, как гриб, лампа, забавные памятные безделушки, бюсты Юлия Цезаря и Бонапарта – любимцев хозяина. На бесчисленных бумагах с какими-то значками и математическими формулами маленькие кучки сигаретного пепла.

Несколько минут, пока хозяин ходил распорядиться насчет кофе, Ауес и Земиш – человек с худым изможденным лицом – с любопытством рассматривали реликвии славы, накопленные Ласкером за двадцать семь лет своего чемпионства. На маленьком столике невдалеке от окна лежали вырезки из газет всего мира, адреса, дипломы, многочисленные фотографии и карикатуры. На них – автографы величайших шахматистов, философов, математиков; долг внимания и уважения знаменитому чемпиону отдавали и крупнейшие писатели, художники, артисты.

Еще одна коллекция восхищала посетителя, впервые входившего в кабинет в Шенбурге, на Ашаффенбургерштрассе: за стеклами шкафа выставлены многочисленные разноцветные флажки. Это вымпелы клубов, где выступал Ласкер, и всевозможные значки. Искусно разрисованные прямоугольные вымпелы перемежались с треугольными, квадратными, круглыми. Тут же висела студенческая шапочка, напоминая о днях молодости хозяина.

– Вы все еще интересуетесь шахматами? – спросил Ауес Ласкера, когда тот вернулся в кабинет. – Бильгера читаете?

На углу столика лежала раскрытая огромная толстая книга – справочник по теории шахматных начал.

– Это случайно. Смотрел одиннадцатую партию, захотел справиться по дебюту.

– Доктор, мы надеемся увидеть вас вновь чемпионом, – высказал Ауес мечту всех немецких шахматистов.

– Куда уж мне! Мое дело теперь писать. Нужно дать дорогу молодым.

Эммануил Ласкер, уступив в двадцать первом году звание чемпиона мира Капабланке, редко теперь играл в турнирах. Математические проблемы больше волновали его пытливый ум, философские трактаты ждали в шкафу своего завершения. Недавно он удивил всех: в лучшем берлинском театре была поставлена его пьеса. Казалось бы, достаточно занятий для одного человека, но нет, не таков Ласкер! В последнее время его заинтересовала еще одна проблема. Знакомые улыбались: Ласкер открыл школу карточных игр: бридж, скэт – три класса по восемь слушателей в каждом. Потеряв шахматную корону, бывший чемпион, видимо, хотел стать королем бриджа.

Пусть смеются – на то они и люди, чтобы смеяться над тем, что им непонятно. Ласкера интересовала теория борьбы во всех ее проявлениях; он хотел исследовать ее законы сначала в близкой и знакомой ему области – шахматах, картах, математических играх. Почему одному человеку везет в жизни, в делах, в игре, другой же вечно терпит неудачу? Почему на рулетке цифры выпадают в особой, трудноуловимой закономерности? Почему в картах везет сначала одному из играющих, но после его грубой ошибки фортуна сразу от него отворачивается? Почему? Как много таких «почему» во всех играх, да и в жизни.

Значит, есть какая-то логика в той неизвестной пока закономерности совпадений, которую люди называют везением. Открыть эту закономерность, научиться распознавать извилистые пути фортуны – вот цель, поставленная Ласкером. Главную роль в этом исследовании он отводил, конечно, шахматам: здесь его познания, как нигде, велики, здесь он дал множество примеров стойкой защиты, основанной на знаниях психологии борьбы. Недаром же его за спасение многих безнадежных партий не раз обвиняли в том, что он гипнотизирует своих противников.

Горничная принесла кофе, гости разместились в глубоких креслах. Хозяин нажал кнопку, и крышка квадратного, покрытого зеленым сукном столика перевернулась. На другой стороне была шахматная доска: столик как бы символизировал два увлечения хозяина: шахматы и карты. Земиш быстро расставил шахматные фигурки, и вскоре все трое углубились в изучение ходов, сделанных в далеком Буэнос– Айресе, за пятнадцать тысяч километров от Берлина. Они были похожи на колдунов, застывших в таинственном священнодействии. Лишь дым сигар, клубившийся над склоненными головами, да редкие восклицания поощрения или недовольства говорили о том, что вое трое живы или по крайней мере еще не заснули.

– Я так и знал! Что-нибудь в этом роде должно было произойти, – первым нарушил тишину Ласкер.

Партия кончилась, и все трое откинулись на спинки кресел.

– А почему, доктор? – спросил Земиш. Он был замкнут, неразговорчив – наверное, болезнь наложила отпечаток на его характер, но сейчас и он оживился.

– Только потому, что он проиграл предыдущую, одиннадцатую партию. Точнее, как ее проиграл.

Экс-чемпион вспомнил, какое сильное впечатление произвела на него эта победа Алехина над Капабланкой. Даже он, Ласкер, был поражен глубиной и смелостью замыслов Алехина, точностью его маневров.

– Да, партия высокого класса, – вмешался в разговор Ауес. – Недаром кубинец заявил одному корреспонденту: «Я такие партии выигрывать не умею!»

– Почтенный сеньор Капабланка забыл добавить: «Я и проигрывать такие партии не умею», – сведя густые седые брови, добавил Ласкер.

– Как это понять, доктор?

– А так, что проигрыш в подобном стиле для Капабланки смерти подобен. Такие поражения выбивают его из равновесия.

– Тогда понятно, почему вы предсказывали победу Алехину в двенадцатой партии.

В кабинет вошла фрау Марта Ласкер, маленькая женщина с широким добродушным лицом и короткими волосами. С первого взгляда запоминался ее большой лоб и маленький вздернутый нос. Она поздоровалась с гостями и, не желая им мешать, сразу же ушла к себе.

– Глядя на эту партию, трудно представить, что ее играл Капабланка, – продолжал разговор Ауес. – Грубая ошибка, элементарный просчет. Чемпион мира не видел, что теряется ладья!

– А это играл не Капабланка, – озадачил собеседников Ласкер.

– Позвольте, доктор! – почти одновременно воскликнули оба.

– Нет, ходы, конечно, делал Капабланка, но это был совсем иной Капабланка. Не тот, к которому мы привыкли.

– Это, конечно, интересно, но… я ничего не понимаю, – сознался Земпш.

– Вам приходилось когда-нибудь видеть матч боксеров? – спросил Ласкер.

– Да, я очень люблю бокс, – кивнул Ауес.

– Так вот, иногда во время боя один из боксеров наносит вдруг противнику сильнейший удар. Не нокаут, не такой, чтобы сбить с ног, но все же удар достаточно сильный.

– А кто разберет: когда удар сильный, когда нет? – развел руками Земиш. – Я знаю одно: упадет и до счета десять не поднимется