– Это нокаут, конец боя, – продолжал Ласкер, – но бывают незаметные на вид, несильные удары, а боксер от них качается, еле держится на ногах. Перед глазами все плывет: и ринг, и зрители.

– Это так называемое состояние «грогги»: пьяный, еле держащийся на ногах, – подтвердил Ауес.

– Да, да! Такое же состояние «грогги» бывает и у шахматиста. Проигрыш партии – сильнейший удар по психике мастера. Он тоже качается, проигрыш выбивает его из колеи. Спортивная стойкость шахматиста, как боксера, определяется тем, насколько быстро он сумеет выйти из такого состояния.

– Действительно, шахматное «грогги»… – задумался Земиш. – Вы правы, доктор. Кто проигрывал несколько партий подряд, одну за другой, тот уже не в состоянии выйти из такого «грогги».

– Шахматы – борьба нервов, – продолжал экс-чемпион, – и побеждает только тот, кто умеет хорошо выигрывать, но, что не менее важно, и хорошо проигрывать.

– О, это многие умеют! – воскликнул Ауес.

– Нехитрое искусство, – поддержал его Земиш.

– В том-то и дело, что очень, очень хитрое. К сожалению, психология шахматной борьбы совсем еще не разработана. Пока изучают лишь теоретические варианты. Нет, это тоже нужно, – поспешил добавить экс-чемпион, вспомнив, что Земиш является отличным знатоком именно теории дебютов, – но я верю, что будущее поколение шахматистов начнет уделять самое серьезное внимание психологии шахмат.

Хозяин поднялся с кресла. Кончилась сигара, а без нее он не мог жить ни минуты. Достал из шкафа маленький полированный ящик, вынул из него сигару. Когда крышка ящичка открылась, комнату наполнили звуки неаполитанской песни. Ласкер рассказал, что эту шкатулку ему подарили итальянские шахматисты.

– Я утверждаю, что в двенадцатой партии играл не Капабланка, – вернулся к прерванному разговору Ласкер. – В самом деле, посмотрите, какие ходы делали черные. Даже не верится, что это играл мастер.

– Вот именно. И это Капабланка, с его знаменитой интуицией, точностью, – поддержал хозяина Ауес.

– Завтра он сам не узнает своих ходов, – продолжал экс-чемпион, – не поверит, что это он так плохо играл. Но после поражения он просто не в состоянии делать хорошие ходы – все привычные качества шахматного борца у него пропали… Есть три категории шахматистов, – продолжал Ласкер после небольшой паузы. – Одни после проигрыша играют так, будто ничего не произошло. Сила игры их не падает, нервы целиком контролируются разумом. «Грогти» у таких шахматистов короткое, проходит быстро и на последующей игре не отражается.

– Кто, например, доктор?

– Такими были Стейниц, Шлехтер. Из живущих сейчас – Видмар. Думаю, что ваш покорный слуга также относится к этой же категории.

– Вы что, совсем не расстраиваетесь после поражения? – спросил хозяина Ауес. – Вам все равно: выиграли вы или проиграли?

– Конечно, расстраиваюсь. Кому приятно проигрывать? Но нужно уметь сдерживать себя, чтобы на следующий день играть с обычной силой и уверенностью. Такого равновесия мне, к счастью, удавалось добиться.

– А что Капа? – спросил Земшп. Многое из того, что говорил экс-чемпион, было известно Земишу по собственному опыту, однако и его заинтересовала эта своеобразная классификация мастеров.

– Капабланка редко проигрывает, в этом особенность его стиля, но, может быть, именно поэтому проигрыши сильно отражаются на его психике. В его практике редки случаи, когда он проигрывал две партии подряд, но это лишь потому, что на следующий день после поражения он, как правило, избегает боя и делает быструю ничью. Ему нужно время, чтобы прийти в себя.

– А к какой категории вы относите Алехина?

– Русский чемпион – редкий тип бойца. Он сумел воспитать в себе такие боевые качества, такую сильную волю, что, как ни странно, на следующий день после проигрыша он играет еще сильнее.

– Да, да, вы правы! – подтвердил Ауес. – Мне всегда говорили, что опаснее всего играть против Алехина, если он накануне потерпел поражение.

– Вспомните турнир четырнадцатого года в Петербурге. Алехин был совсем молод и, казалось, недостаточно устойчив. Что же происходит? В предварительном турнире молодой мастер проиграл мне. И что, расстроился? Как бы не так! На следующий день он громит Тарраша, а еще через день Маршалла. Двух гроссмейстеров, да еще каких!

– Деморализовался! – усмехнулся Земиш. – Расстроился!

– Во втором круге того же турнира, – продолжал Л аскер, – он вновь проиграл мне. И что же? Вновь громит Тарраша.

– Это уже по привычке, – пошутил Ауес.

– А какие партии сыграл! Обе Алехин потом поместил в числе своих лучших в специальном сборнике, – добавил Ласкер. – А в матче с Капабланкой какую волю проявил Алехин, какую выдержку! Вы читали о его болезни? Шесть зубов пришлось удалить. Рвали по вечерам, часу в одиннадцатом, а на следующий день он уже играл партию, иногда с повязкой. Не шутка!

Гости поднялись. Пора было уходить, они знали, что Ласкер уже много лет работает ночами. Расставаясь, Ауес спросил хозяина:

– Интересно, как теперь поступит Алехин? Бросится ли он в бурное наступление или будет ждать ошибок деморализованного чемпиона?

– Две победы подряд дали уже Алехину перевес на очко. Он найдет верный путь, – ответил Ласкер. – Русский чемпион не только блестяще освоил теорию шахмат. Он, кроме того, глубокий психолог шахматной борьбы.

Проводив гостей, Ласкер погасил люстру, сел за письменный стол и глубоко задумался. Густые пепельные волосы, большой горбатый нос, седые усы и резко очерченный подбородок придавали его внешности что-то таинственное. Тишина и безмолвие царили в этом убежище мыслителя, только дождь за окном, изредка ударяя в стекла, напоминал, что, кроме мира разума, есть еще реальный мир с его безрассудством, нелогичностью и случайностями.

В свободный день Капабланка с Кончитой пошли обедать в ресторан «Кабанья». Метрдотель с трудом нашел для них место в переполненном зале и, к их удивлению, усадил как раз рядом с Алехиным, пришедшим сюда с секундантом Даниелем Диллетайном. Хотя оба гроссмейстера не испытывали особого желания общаться друг с другом, элементарная вежливость требовала не показывать этого, тем более что присутствие Кончиты заставляло мужчин быть галантными.

Официант соединил вместе два столика. Некоторая неловкость неожиданной встречи вскоре прошла: все четверо занялись изучением меню и выбором блюд.

Посетители ресторана с интересом наблюдали знаменитых шахматистов, сидевших друг против друга не за шахматным, а за уставленным хрусталем столом ресторана. Некоторые шутили, что сегодня, дескать, выездной тур: ходы будут делаться ладьями-блюдами и пешками-бокалами. Немало пересудов вызвал туалет Кончиты: гладкое платье сиреневого цвета, серые туфли и длинные, по локоть, серые перчатки.

Алехин, оказывается, впервые посетил «Кабанью».

– Интересное место, не правда ли? – обратился он к Капабланке.

– Я очень люблю этот ресторан, – ответил чемпион мира. – Правда, некоторые говорят, – посмотрел он на Кончиту, – что во время шахматного матча часто сюда ходить нельзя.

– Почему?

– Слишком острые и вкусные блюда требуют вина, а шахматистам вино и женщины во время турниров категорически запрещены.

– Да, да, конечно. Вы знаете, один мой знакомый дирижер назвал этот ресторан консерваторией для