Но сейчас Андрей явно не хотел ее отпускать. По крайней мере отпускать одну.

— Подожди немного, — он тоже стал одеваться. — Я отвезу тебя.

Всю дорогу до Ларисиного дома они молчали. Остановив машину у подъезда, Андрей вышел вслед за ней. Она удивилась:

— Ты что?

Не отвечая, он подошел ближе, обнял ее и поцеловал, нежно и бережно. Потом спросил:

— Когда я тебя снова увижу?

Лариса покачала головой:

— Не знаю…

— Завтра? Ох, нет, завтра я не могу…

Ну вот, опять, опять! Этого Лариса и боялась. Опять началась та проклятая жизнь, в которой основное место занимает не она, а другая женщина.

— И я завтра не могу, — быстро сказала Лариса. Сказала, чтобы дать ему почувствовать — у нее тоже есть свои дела, и с ними придется считаться. Лишь после этого вспомнила, что завтра она действительно не может: приезжает Жерар с детьми.

— А послезавтра? — спросил Андрей.

— Может быть.

— Может быть?

— Позвони мне, хорошо?

Лариса быстро высвободилась из его рук и скрылась в подъезде. В голове вместо мыслей — полный сумбур. Одно она знала твердо — этот раз не единственный. К сожалению или к счастью, она не сможет противиться искушению, и снова все завертится по порочному кругу. Лариса это знала, но ничего не могла с собой поделать.

Лариса в первый раз попала в софитель «Ирис». Конечно, место для строительства отеля международного уровня было выбрано крайне неудачно: по ее — и не только по ее — мнению, в Москве нет района хуже, чем Бескудниково. Правда, Коровинское шоссе не совсем Бескудниково, но по виду — то же самое. Хрущобы, новостройки и минимум зелени. Говорят, в Нью-Йорке за вид из окон берут дополнительную плату, и немалую. Если бы американские правила ввели в Москве, номера в «Ирисе» стоили бы сказочно дешево. Почти помойка под окнами мало кого может вдохновить. Но внутри «Ирис» вполне отвечал международным стандартам: просторный полукруглый холл, ярусы балконов — своеобразные открытые коридоры, в которые выходят двери номеров — несколько пальм в кадках, и с балконов кое-где свисает нечто вроде крупного плюща. И все это — в благородной коричнево-бежевой гамме.

В лифте Лариса в последний раз придирчиво оглядела мать и осталась вполне довольна осмотром. Для своих сорока восьми Жанна Сергеевна выглядела превосходно. Фигура у нее вполне, хотя, конечно, на чей-то вкус она, может быть, несколько полновата, но Ларису и — главное — Жерара фигура Жанны Сергеевны более чем устраивала. И слава богу, подумала Лариса, что мать не напоминает сушеную воблу, как Людмила Гурченко. Сегодня они вдвоем развернули бешеную деятельность: полдня перетряхивали гардероб, выбирая для Жанны Сергеевны подходящий туалет. Остановились, наконец, на сером шелковом костюме: узкая юбка, свободный пиджак до середины бедер, лацканы и манжеты отделаны серым атласом. Нитка морского жемчуга и белые жемчужные серьги дополняли туалет. Потом Лариса приложила массу усилий, занимаясь лицом матери. Ей хотелось, чтобы макияж Жанны Сергеевны был безупречен. Мать сначала слабо сопротивлялась, уверяя, что она привыкла краситься сама, потом сдалась. В результате Лариса по всем правилам — по картинке из журнала «Харперс Базар» — соорудила модный в этом сезоне макияж «Эсти Лаудер»: бледно-розовое и бледно-голубое, цвета, очень подходящие и к типу лица Жанны Сергеевны, и к выбранному костюму.

Последний штрих (по мере осмотра, но не по важности): Лариса посмотрела вниз — право же, ноги у ее матери не хуже, чем у нее самой. И туфли выбраны удачно, — открытые, позволяющие полюбоваться высоким подъемом, и каблук умеренно модный и не слишком высокий.

Жанна Сергеевна поймала взгляд дочери.

— Ну как? — тревожно спросила она.

Лариса сжала ее руку:

— Ты сегодня самая красивая.

— Правда?

— Точно-точно. Не волнуйся, все будет хорошо.

Однако это было легче сказать, чем сделать. Жанна Сергеевна и припомнить не могла, когда в последний раз так нервничала и волновалась.

Лифт остановился на третьем этаже. Оставалось сделать всего несколько шагов по коридору…

Дверь открыл Жерар. Лариса сразу отметила, что выглядит он превосходно. Жерар был подтянут и спортивен. Шевелюра, правда, слегка поредела, но до лысины еще далеко. Одет он был в светлые летние брюки и синюю хлопковую рубашку, подчеркивающую загар и синеву глаз. Вообще Ларисе показалось, что Жерар помолодел лет на десять-пятнадцать. «А ему идет быть вдовцом», — цинично подумала она.

Жерар приобнял ее за плечи и поцеловал в обе щеки:

— Здравствуй, Лоретта! Ты опять повзрослела.

Эту фраза входила в ритуал, Жерар всегда произносил ее при первой встрече. Но сейчас Жерар произнес свое традиционное приветствие почти машинально. Глаза его смотрели мимо Ларисы, через ее плечо, на Жанну Сергеевну. Смущенная, она держалась за Ларисиной спиной, словно боялась встречи с любимым. По правде говоря, действительно боялась: ведь теперь их отношения неизбежно должны перейти в другое качество, и она стала… ну да, невестой, как бы это смешно ни звучало. В ее-то возрасте — и вдруг невеста! Ох, как же непредсказуема жизнь!.. Кроме того, Жанну Сергеевну сильно пугала предстоящая встреча с пасынком и падчерицей.

Жерар шагнул к ней и взял ее руки в свои:

— Здравствуй.

Она потянулась ему навстречу, словно бессознательно искала защиту. Он нежно и осторожно поцеловал ее в висок, инстинктом любящего угадав ее страх, и тихо сказал:

— Все хорошо. Они славные ребята. Пойдем в комнату, они вас ждут.

Но Жанна Сергеевна замешкалась, и первой в гостиную вошла Лариса.

У окна, прямо напротив нее, стояла высокая стройная девушка в белой вязаной кофточке и черной короткой юбке. Она стояла против света, и лица было не разглядеть. Очень коротко подстриженные темные волосы, чуть широковатые прямые плечи, узкие бедра и стройные ноги — вот, собственно, и все, что отметила про себя Лариса. Девушка в свою очередь пристально и не смущаясь разглядывала вошедшую. Она молчала, и в ее молчании Лариса не уловила ни доброжелательности, ни враждебности. Девушка ее просто изучала.

Молчал и молодой человек, сидевший в кресле напротив и наискосок от девушки. Лариса перевела взгляд — свет падал на его лицо, круглое и невыразительное — и сразу поставила диагноз: «рохля». Поймав Ларисин взгляд, молодой человек тут же вскочил и даже сделал было движение навстречу, но нерешительно застыл на месте. Он был невысокий, скорее худой, чем толстый, и в то же время какой-то рыхлый — бывают же такие сочетания. Словно у него совсем мышц не было…

— Ну же, Люк, смелее! — раздался за Ларисиной спиной голос Жерара. — Как вы уже догадались, это Лора. Лоретта, этот робкий молодой человек мой сын Люк. А это — жест в сторону девушки у окна — моя дочь Николь.