— Давай сейчас поговорим, Хендри. — Брюс отодвинулся от подоконника, слегка пригнувшись и выставив вперед твердые, как лезвия, ладони дзюдоиста.

Сержант-майор Раффараро поднялся с противоположной койки с удивительной для такого крупного тела быстротой и грацией и встал между Керри и Хендри.

— Вы нам что-то хотели сказать, босс?

Брюс медленно выпрямился и опустил руки. Он раздраженно смахнул со лба намокшую прядь волос, словно хотел этим же движением выбросить Хендри из головы.

— Да, — выговорил он, прилагая усилия, чтобы голос звучал ровно. — Я хотел обсудить дальнейшие действия.

Достав пачку сигарет из нагрудного кармана, он зажег одну и глубоко затянулся. Затем, прислонившись к краю раковины, стал рассматривать пепел на кончике сигареты. Наконец он заговорил обычным голосом:

— Надежды починить локомотив нет, так что выбираться будем на другом транспорте. Есть вариант пойти пешком до Мсапы — это двести километров, да к тому же наши друзья балуба в любой момент поставят наш поход под сомнение. А можно вернуться на грузовиках генерала Мозеса! — Он умолк, давая возможность осознать сказанное.

— Предлагаете увести грузовики у него из-под носа? — спросил Раффи. — Это нелегко, босс.

— Нет, Раффи, никаких шансов. Придется атаковать поселок, вычистить оттуда шуфта.

— Ты с ума сошел! — воскликнул Уолли. — Ты бредишь.

Брюс пропустил его слова мимо ушей.

— Предполагаю, что у генерала Мозеса около шестидесяти человек. Если не считать Канаки с девятью солдатами на мосту, Хейга, де Сурье и всех остальных, у нас тридцать четыре человека. Верно, сержант-майор?

— Все правильно, босс.

— Хорошо, — кивнул Брюс. — Оставим здесь засаду — десяток бойцов, на случай если Мозес пошлет вслед за нами отряд или если на нас решат напасть балуба. Знаю, десятерых мало, но придется рискнуть.

— У туземцев есть оружие — дробовики и спортивные винтовки, — сказал Раффи.

— Да, — согласился Брюс, — они умеют о себе позаботиться. Так вот, в бой пойдут двадцать четыре человека, получается один против троих.

— Шуфта уже так нальются, что половина из них даже не встанет.

— Опьянение и внезапность — вот на что я рассчитываю. Постараемся все закончить до того, как они поймут, что случилось. Думаю, они не осознали, насколько пострадал поезд, и считают, что мы уже за сто миль.

— Когда хотите отправляться, босс?

— Мы милях в двенадцати от Порт-Реприва, значит, примерно в шести часах ходу по темноте. Хочу начать атаку рано утром, но занять позицию нужно около полуночи. Отсюда выступаем в шесть часов, до сумерек.

— Пойду подберу людей.

— Хорошо, Раффи. Выдели каждому по сотне дополнительных патронов и по десятку гранат. Мне нужно четыре связки гранат. — Брюс повернулся к Хендри и некоторое время смотрел на него. — Иди с сержант-майором, Хендри, помоги ему.

— Черт, вот веселье-то будет, — оскалился Уолли в предвкушении. — Если повезет, наберу себе мешок ушей.

Он вышел за Раффи в коридор, а Брюс лег на койку и снял каску. Закрыв глаза, он снова увидел Бусье и его жену. Они стоят рядом на платформе, которая катится вниз по склону. Он увидел испуганных женщин и де Сурье — без каски. Андрэ смотрит на него своими большими бархатистыми карими глазами.

Брюс застонал. Почему всегда страдают добрые, невинные, слабые?

Стук в дверь заставил его очнуться. Он сел.

— Да?

— Добрый день, Брюс. — Вошла Шермэйн с походным металлическим ящиком в одной руке и двумя кружками в другой. — Обед.

— Уже? — Брюс взглянул на часы. — Ничего себе, второй час.

— Голодны?

— Завтрак был тысячу лет назад.

— Вот и хорошо, — сказала она и, разложив столик, стала расставлять плошки.

— Пахнет вкусно.

— Я экстраординарный шеф-повар. Мой гуляш обожают все коронованные особы Европы.

Оба были голодны, поэтому ели молча, один раз с улыбкой переглянулись и продолжили трапезу.

— Очень вкусно, — наконец выдохнул Керри.

— Кофе, Брюс?

— Не откажусь.

Наполняя его кружку, она спросила:

— И что теперь?

— В смысле что будет теперь, когда мы одни?

— А вы скоропалительны, monsieur. Я имела в виду, как мы отсюда выберемся?

— Я принял ваше предложение: занять средства передвижения у генерала Мозеса.

— Шутите, Брюс!

— Нет, — сказал он и кратко объяснил свой план.

— Это же опасно! Вас могут ранить!

— Только избранные умирают молодыми.

— Вот поэтому я и волнуюсь. Пожалуйста, останьтесь целы. Если вас ранят, я этого не перенесу, — побледнев, сказала Шермэйн.

Брюс быстро подошел к ней и, наклонившись, поднял ее на ноги.

— Шермэйн, я…

— Нет, Брюс. Ничего не говорите.

Она закрыла глаза, сомкнув густые черные ресницы. Поднявшийся подбородок открыл длинную стройную шею, дрогнувшую под губами Брюса. Шермэйн тихо вздохнула, прижалась к нему всем телом, а рукой обняла его голову, лаская волосы.

— Брюс… Мой Брюс. Пожалуйста, уцелей. Не позволь им ранить тебя.

Сгорая от желания, его губы жадно двигались вверх и встретились с ее ищущими губами — розовыми, не испачканными помадой. Они раскрылись под давлением его языка. Прохладный кончик ее носа упирался ему в щеку. Его рука поползла по ее спине и обняла шею — тонкую гибкую, с нежным шелковистым пушком за ушами.

— Ах, Брюс… — выдохнула она.

Другая его рука скользнула вниз, лаская круглые выпуклости ее ягодиц, и подтянула ее тело к себе. Шермэйн ахнула, почувствовав сквозь одежду его мужскую плоть.

— Нет, — тихо вскрикнула она и попыталась высвободиться, но он держал ее, пока она снова не расслабилась. — Non, non.

Ее губы были приоткрыты, и язык трепетал от прикосновений его языка. Рука, обнимавшая ее шею, рванулась вниз и высвободила концы ее рубашки из пояса джинсов, затем скользнула вверх, поглаживая впадинки у позвоночника. Шермэйн затрепетала, прижимаясь к Брюсу. Ее нежная бархатистая кожа, обтягивающая упругую плоть, ямка между лопатками и подмышки с шелковистым пушком — все наполнило его возбуждением и восторгом. Он быстро обхватил ладонью маленькую грудь с мягким соском, твердеющим от его прикосновений.

Теперь Шермэйн сопротивлялась всерьез, колотя его кулачками по плечам и отворачивая лицо. Усилием воли он остановил себя и ослабил объятия.

— Нехорошо, Брюс. Ты так скоро начинаешь шалить.

Щеки девушки пылали, голубые глаза потемнели. Губы, все еще влажные от поцелуев, обиженно дрогнули.