– Ты не спрашивал, позволения, когда напал. Увидел предмет, которого не можешь терпеть, – и уничтожил. И мы – точно так же.

– Я хочу поговорить с Клео.

– Это будет нарушением нашего с тобой договора, – оскорбленно сказала она. – Ты должен все это делать через меня.

– Произошло убийство, Нора. Мне нужно видеть ее.

– Она – у себя в саду, – вздохнув, ответила Нора. – Тебе придется надеть скафандр.

– Мой на «Консенсусе».

– Тогда возьмешь один из Иановых. Идем.

Она повела его через освещенную красным пещеру, потом длинной выработанной штольней, в резиденцию Иана Мавридеса.

Пошивщик скафандров (он же – художник-график) бодрствовал и был занят делом. В свое время он не пожелал расставаться с защитным костюмом и носил его постоянно, словно стерильную среду для себя одного.

Иан был чем-то наподобие фокусной точки семьи Мавридесов. Именно на нем сосредоточились все семейные обиды и негодование. Паоло, конечно, проболтался, но Линдсей и без этого разобрался в ситуации.

Округлые стены пещеры Иана были украшены сложным орнаментом. Неделями расписывал он свою комнату рисунком из Г-образных линий. Чем дальше, тем мельче становились детали, тем тщательнее вписывались они в картину, тем причудливее становилось безумное, завораживающее сочетание цветов. Сложность узора была насквозь пропитана клаустрофобией. Казалось, крохотные линии шевелятся, слабо мерцая…

Заслышав шум, Иан резко обернулся. Рука его метнулась к нарукавному карману.

– Это мы, – сказала Нора.

Глаза Иана под прозрачным визором сверкали от ярости.

– А-а, – перевел он дух. – Чтоб вам сдохнуть…

– Это ты скажешь кому-нибудь другому, – отрезал Линдсей. – И вообще, чего это ты не спишь?

– Ну-ну. Чтобы ты вошел и расстегнул мне костюм! И заразил меня!

– Нам нужен скафандр, Иан, – сказала Нора. – Секретарь идет в сад.

– Да ну его в задницу! Скафандры мне еще пачкать… Взял бы да сшил себе, как деп-три.

– О скафандрах ты заботишься здорово, – сказал Линдсей, размышляя, действительно ли Иан убил третьего депутата. Наверно, они разыгрывали эту привилегию в кости. Он снял скафандр со стойки. – Если снимешь свой, я могу не надевать этот. Что скажешь? Боишься быть битым?

– Не испытывай судьбу, – Иан прижал кислородный баллон к ниппелю скафандра, – калека.

Клео жила в самой большей из оранжерей, отведенной под декоративные растения. Здесь все росло медленнее, чем в хозяйственных садах, подсвечиваемых ультрафиолетом и заполненных чистым углекислым газом. Ребристые стены продолговатого помещения напоминали раковины. Флюоресцентные трубки вдоль каждого из ребер ярко светились.

Влажная почва, приготовленная из пустой породы, удерживалась частыми пластиковыми сетками. Как и сами шейперы, растения тоже были перестроены для безбактериального существования. Здесь росли в основном цветы – розы, маргаритки, лютики величиной с кулак.

Постелью Клео служило нечто вроде крытой плетеной корзины, выращенной из искривленного бамбука. Она не спала, сидела за пяльцами.

Кожа ее была смуглее, нежели у других, – загорела под оранжерейными лампами. Одета она была в белую, без рукавов, блузу, стянутую над бедрами и мелко гофрированную от пояса. Ноги и руки ее были обнажены. На груди слева красовалась вышитая эмблема, означавшая ранг.

– Привет, дорогая, – сказала она.

– Клео. – Нора, подплыв к «корзине», легонько чмокнула ее в щеку. – Он настоял на…

Клео кивнула.

– Надеюсь, ты будешь краток, – обратилась она к Линдсею. – Мой сад – не для дикорастущих.

– Я хочу обсудить убийство третьего депутата.

Клео убрала под сетку, стягивающую волосы, выбившийся локон. Пропорции кисти, запястья и предплечья говорили, что она старше остальных, более раннего выпуска.

– Нонсенс, – заявила она. – Абсурдное предположение.

– Я знаю, Клео, что его убили вы. Может, даже – ты, лично. Так что можешь быть со мной откровенна.

– Ваш человек умер от несчастного случая. Доказательств противоположного – нет. А значит, мы ни в чем не виноваты.

– Я хочу спасти жизни всех нас, Клео. Избавь меня, пожалуйста, от этого скучного вранья. Если Нора говорит мне правду, отчего не сделать то же самое и тебе?

– Предметы ваших частных бесед с нашим дипломатом – не наше дело, господин секретарь. Семья Мавридесов не примет бездоказательных обвинений.

– Ах, вот оно что! – Голос Линдсея слегка приглушил визор. – Убийство человека, не принадлежащего к вашему мирку, – не преступление? И вы желаете, чтобы я присоединился к обману? Чтобы я лгал ради вашего спасения?

– Мы – твой народ, – сказала Клео, глядя на него ясными карими глазами.

– Вы убили моего друга.

– Утверждение необоснованно, господин секретарь.

– Бесполезно… – С этими словами Линдсей нагнулся, ухватил лишенный колючек розовый куст и, вырвав его с корнем, встряхнул. Воздух вокруг наполнился шариками влажного грунта. Клео болезненно сморщилась. – Гляди! Не понимаешь?

– Я понимаю только то, что ты – варвар, – сказала Клео. – Ты уничтожил прекрасное, чтобы подчеркнуть аргумент, которого я заведомо не могу принять.

– Да уступи же ты, наконец! – взмолился Линдсей. – Во имя милосердия!

– Это не в моих полномочиях.

Линдсей покинул оранжерею и, едва миновав шлюз, вылез из отсыревшего скафандра.

– Я тебя предупреждала, – сказала Нора.

– Она же самоубийца! Зачем? Почему вы ей подчиняетесь?

– Потому, что она нас любит.

ESAIRS XII 23.02.17

– Хорошо, я объясню тебе про секс, – сказала Нора. – Дай руку.

Линдсей подал левую. Нора, притянув ее к себе за запястье, глубоко забрала в рот его большой палец. Через несколько секунд она отпустила руку.

– Что ты чувствовал?

– Тепло, – сказал Линдсей. – Сырость. И некоторую не слишком приятную интимность.

– Точно так же и секс под супрессантами. В нашей Семье есть любовь, но эротики нет. Мы – солдаты.

– То есть вы химически кастрированы?

– Предрассудок. Ты никогда такого не ощущал. Но по этой причине предлагаемая тобой оргия даже не подлежит обсуждению.

– Карнавал – не оргия, – объяснил Линдсей. – Это такая церемония. Церемония общности и доверия. Она связывает группу. Это вроде как когда животные сбиваются в кучу.

– Ты слишком многого просишь.

– А ты не понимаешь масштабов проблемы. Они же не тел ваших хотят! Они хотят вас убить. Они вас ненавидят – за эту самую вашу стерильность! Ты не знаешь, как я их уговаривал, упрашивал, убеждал… Понимаешь, тут применяются галлюциногены. На Карнавале мозг превращается в студень. Рук своих собственных не чувствуешь – не то что чьих-то там гениталий. Ты беспомощен наравне со всеми, вот в чем суть. Нет никаких игрищ, политики, чинов, обид… Самого себя – нет. А после Карнавала – словно бы наступает первый день Творения. Все улыбаются… – Линдсей, моргнув, отвел взгляд. – Все без обмана, Нора. Их вовсе не правительство объединяет, а сознание. Карнавал – это кровь, спинной мозг и пах.