– Завтра куплю себе парочку.

И тут к ним подошел худенький мальчик, бразильский индеец; он легко скользил меж взрослых, даже не касаясь их одежды. Парнишка выделялся в толпе, поскольку принадлежал сразу к двум социальным группам, практически не представленным этим вечером в опере, – к детям и коренному населению. Нейлоновые шорты, зеленая футболка с надписью «World Cup Soccer», темные, шелковистые волосы и необычайно большие глаза (впрочем, большими они казались из-за того, что лицо было очень маленьким) – он выглядел в точности, как мальчишки, которые, сидя на одеялах, продавали на улицах браслеты и вырезанные из ореховой скорлупы фигурки зверей. Дети в Манаусе трудились вовсю, и логика подсказывала, что этот малец тоже чем-нибудь торгует – открытками, бабочками в деревянных рамках, веерами из перьев. Однако его руки были пусты.

– Пасха! – вскрикнула Барбара Бовендер, присела на корточки (рискованный маневр в таком-то коротком платье) и протянула руки к мальчишке. Тот подбежал и уткнулся лицом в шею девушки.

– Это все ее волосы, – заметила доктор Свен-сон. – Он по ним с ума сходит.

Джеки нагнулся и подхватил ребенка под мышки, а Барбара встала. Мальчишка схватил ее волосы обеими руками и завороженно рассматривал этот сияющий канат, сброшенный богами с небес. Он был уже не в том возрасте, когда детей берут на руки, – и явно радовался объятиям Джеки.

– А ты вроде подрос. – Молодой человек покачал Пасху, словно прикидывая его вес.

– Он не подрос. – Отрезала доктор Свенсон.

Она похлопала мальчика по плечу, а когда тот обернулся, сказала:

– Доктор Сингх.

Доктор Свенсон подняла кверху указательный палец правой руки, дотронулась им до своего левого запястья, затем провела вверх по шее и выставила перед губами. Потом показала на Марину. Мальчишка оставил в покое волосы Барбары и протянул доктору Сингх руку.

– Смотрите, он научился здороваться! – воскликнул Джеки, словно рукопожатие было невероятно сложным трюком, и в качестве награды за исполненный номер принялся легонько подкидывать Пасху, пока тот не зашелся странным, каким-то тюленьим смехом и не выпустил Маринину ладонь.

– Рада познакомиться с тобой, – сказала доктор Сингх. Огромные мальчишечьи глаза неотрывно глядели на нее. – Вы могли бы взять его с собой в оперу, – обратилась она к доктору Свенсон. (Интересно, он приехал вместе с ней?) – В ложе было много мест.

– Пасха глухой. Опера стала бы для него еще более мучительным испытанием, чем для нас.

– Опера была не такая уж плохая, – сообщила Барбара мальчику.

– Пасха любит бродить, когда есть возможность, – ответила доктор Свенсон. – Ему нравится осматривать город.

Мальчик, так и сидевший на руках у Джеки, даже не повернул головы – его вниманием вновь завладели волосы Барбары. Даже не будь этот ребенок глухим, он был слишком мал, чтобы ходить в темноте одному по улицам Манауса.

– Я бы пошел с тобой гулять, если бы знал, что ты здесь, – сказал Джеки. – Отлично бы потусили.

– Жалко, что вы не взяли его в театр. Мне кажется, ему было бы любопытно поразглядывать людей, – сказала Барбара. – В оперном театре есть на что посмотреть, даже если не слышишь музыку.

Доктор Свенсон взглянула на часы:

– Думаю, мы пообщались достаточно. Сейчас мне надо поговорить с доктором Сингх. Я полагаю, вас не пугает такой поздний час, доктор Сингх? Милтон сказал, что вы ждали меня.

Марина ответила, что она с радостью поговорит.

– Хорошо. А вы продолжайте веселиться. Увидимся утром. Милтон, передайте Родриго, что я буду у него в семь часов.

– Вас отвезти куда-нибудь? – спросил Милтон.

– Нет, ночь замечательная. Я уверена, что мы осилим небольшую прогулку. Вы готовы прогуляться, доктор Сингх?

Марина не знала, осилит ли пешую прогулку в узком шелковом платье и на высоких каблуках, но ответила, что долго сидела и теперь ей будет приятно пройтись.

– Мы заберем Пасху? – предложила Барбара. Мальчишка уже заплетал ее волосы в косу.

Доктор Свенсон покачала головой:

– Он ничего не ел. Он пойдет с нами. Поставьте его на ноги, Джеки, он не обезьянка.

Джеки опустил Пасху на землю. Тот посмотрел на Бовендеров, потом на Марину и доктора Свенсон – и, кажется, молча одобрил их планы, хоть ничего и не услышал.

– Скоро увидимся, – пообещал Джеки, пригладив пальцами мальчишечьи волосы. Потом, вспомнив про новое умение Пасхи, протянул маленькому индейцу руку, и тот пожал ее. – Молодец!

Улицы вокруг оперного театра, вымощенные неровно пригнанными друг к другу плоскими камнями, напоминали огромный, скверно сложенный пазл. «Хоть бы Милтон был тут, – мечтала Марина, – пусть даже без машины, пусть бы просто шел рядом и держал под руку». Она была высокой женщиной-медиком из Миннесоты, и эти три фактора – рост, профессия и место жительства – совершенно не располагали к шпилькам. У Марины практически не было столь необходимого сейчас опыта передвижения на каблуках. Шагая, она старалась переносить вес ступни на пальцы, чтобы каблуки туфель Барбары не застревали в стыках камней, и постепенно отставала от своей спутницы. А доктор Свенсон в армейских брюках и ботинках на резиновой подошве неслась вперед хорошо памятной Марине решительной и размеренной, как метроном, походкой. Она была уже на квартал впереди и, похоже, не замечала, что идет в одиночестве. Пасха замыкал шествие – возможно, чтобы предупредить доктора Свенсон, если у Марины откажут ноги. Толпа, излившаяся из театра, уже рассеялась; вокруг были обычные прохожие. Они стояли в полутьме на перекрестках, размышляли, переходить на другую сторону улицы или нет, и с любопытством глазели на Марину, ковылявшую по тротуару на высоких каблуках и в наброшенной на плечи шали.

– Вы идете, доктор Сингх? – крикнула доктор Свенсон.

Вероятно, она завернула за угол или зашла в здание. Ее голос казался частью ночи и звучал словно из ниоткуда.

«Вы идете, доктор Сингх?» Она ухитрялась так быстро нырять в палату к пациентке, что ординаторы лишь растерянно крутили головами. Куда она пошла, направо или налево? Марина всматривалась в темноту, испещренную огнями уличных фонарей и автомобильных фар, лучами света, играющими в битом стекле, что усеивало тротуары.

– Иду! – крикнула она, лихорадочно обшаривая взглядом обе стороны улицы.

Чтобы вернуть себе присутствие духа, Марина мысленно составляла перечень причин, из-за которых нервничала. Была ночь, и она не знала точно, где находится, хотя легко могла повернуть назад, вернуться к опере, а оттуда отыскать дорогу к отелю; она неуверенно держалась на шпильках, и это, вместе с дурацким платьем, делало ее похожей на птицу с подбитым крылом – легкую добычу для любого хищника, рыскающего среди ночи по улицам; если появится такой хищник, придется еще и защищать глухого ребенка. Справится ли она? Под ремешками туфель уже набухли мозоли, и Марина никак не могла избавиться от мысли о бесчисленном множестве путешественников, погибших как раз от такого вот пустяка, хотя и заверяла себя, что вряд ли умрет от мозолей – вместе с лариамом и телефоном мистер Фокс прислал три разных типа антибиотиков. И раз уж она взялась составлять список страхов, нужно упомянуть и самый главный: с минуты на минуту ей предстоит серьезно поговорить с доктором Свенсон… о чем? О правах и интересах компании «Фогель» в Бразилии? Об останках Андерса?