Пот струями бежал по лбу Марины, по ее щекам и шее. Прозрачная слизь текла из носа, текла даже сильнее, чем пот и слезы из глаз. Марина даже не подняла руку к лицу, чтобы хоть как-то остановить этот поток. Было очевидно, что ничего уже не поделаешь. Дрожь сотрясала ее так, что стучали зубы, и Марина старалась держать рот открытым. Даже если существует противоядие, она не успеет его принять. Это конец всего. Вот, значит, какой он – конец всего. Если она все же выживет и столкнется с ним еще раз, то сразу же распознает. Последней ясной мыслью Марины было: интересно, она жертва убийства или самоубийца, раз сама выпила яд?

Вдалеке, за городом кричали, призывая ее, древесные лягушки, и, повинуясь ритму их голосов, кровь хлынула к сердцу Марины.

Она проснулась на прохладном кафельном полу ванной, со стопкой полотенец под головой. Марина открыла глаза, посмотрела, как не большой, но и не маленький ярко-красный паук прячется в щелку за раковиной. Сколько прошло времени, она не знала и была этому рада. Марина вдохнула, выдохнула, пошевелила пальцами на руках и на ногах, раскрыла и закрыла рот. Недомогание, вызванное шаманским снадобьем, покинуло ее тело и в ярости отступления унесло с собой и изначальную болезнь. Марина была жива и вроде бы здорова. Из-за неудобной позы болело бедро, но это уже мелочи. Медленно, осторожно она встала, перевалилась через край ванны, села – для надежности, – включила душ, подставила голову под струи воды и не двигалась, пока та из горячей не превратилась в тепловатую. Потом почистила зубы и выпила бутылку минералки. Горло драло и саднило, но ясность в голове говорила о конце болезни. Марина покрутила шеей. Не одеваясь, лишь обернув волосы полотенцем, она прошла в спальню и обнаружила, что там все чисто убрано, а Барбара Бовендер сидит в кресле у окна и читает «Медицинский журнал Новой Англии».

– Вы поглядите, кто пришел! – воскликнула она.

– Вы ведь собирались уйти, – проговорила Марина, но еле себя услышала. Она прокашлялась, пытаясь оживить сорванные голосовые связки. – Вы ведь собирались уйти.

В ногах кровати Марина увидела свою «халатную» простыню и завернулась в нее.

– Я чуть было не ушла, но вас начало тошнить – лекарство подействовало очень быстро. Я решила остаться и проследить, чтобы вы не упали и не разбили голову об унитаз или еще как-то не покалечились. Но ведь теперь куда лучше, скажите? Я по лицу вашему вижу.

– Лучше, – ответила Марина.

У нее не поворачивался язык благодарить отравительницу, но и отрицать тот факт, что отрава улучшила ее состояние, Марина не могла.

– Эту статью я прежде не читала. – Барбара приподняла журнал. – Жутко интересно, даже научные подробности, в которых я, если честно, не разбираюсь. Я вот думаю, как удачно получилось, что мне пришлось пару часов посидеть в вашем номере. Должна признаться, до этого я плохо понимала, над чем работает Анника. Подумать только, женщины смогут не торопиться и рожать детей, когда им удобно – в сорок, пятьдесят, да хоть в шестьдесят, это же просто чудо… – Барбара вдруг замолчала и взглянула на Марину: – А я ведь даже не спросила, есть ли у вас дети.

– Нет, – ответила Марина.

Кондиционер был включен на полную мощность, и она уже дрожала от холода.

– Мне нужно одеться.

Впервые за много дней Марине захотелось есть.

– Конечно-конечно. – Барбара встала с кресла. – Можно я возьму журнал? Джеки тоже будет интересно.

– Берите.

– Посмотрите платья, какое-нибудь да подойдет. – Барбара остановилась в прихожей. – Я страшно рада, что все получилось и вам получшело. Расскажу шаману, он тоже обрадуется. Мы заедем за вами завтра в семь, договорились?

Дожидаться ответа она не стала. Не успела Марина раскрыть рот, как Барбара Бовендер и «Медицинский журнал Новой Англии» исчезли за дверью.

На «Орфея и Эвридику» Глюка они пошли потому, что надо было пойти хоть на что-то. Амазонский оперный театр люди посещали не столько ради оперы, сколько ради самого театра. Он сам по себе был торжественным спектаклем: длинные изогнутые мраморные лестницы, высокие изукрашенные стены, огромный купол, по всей видимости сорванный чудовищной бурей с русского дворца и перенесенный в Южную Америку – именно так сказал Марине какой-то турист, когда та фотографировала здание оперы на телефон. В самом деле, а как еще могло подобное строение появиться в подобном месте? Марине оно казалось форпостом цивилизации, сдерживающим джунгли. Не будь Амазонского театра, город давно исчез бы, опутанный лианами.

– Местные клянутся, что оперу никто не строил, – сказала Барбара, доставая билеты из крошечной лакированной сумочки. – Говорят, она появилась сама собой.

Джеки кивнул. Такая версия ему нравилась.

– Они говорят, что оперу принес космический корабль для какого-то принца, потому что только здесь он мог заниматься сексом.

На Барбаре Бовендер было короткое платье цвета слоновой кости, целиком открывавшее ноги – бесстыдную протяженность загорелых бедер и икр, казавшуюся еще грандиознее из-за открытых вечерних туфель на высоченных каблуках. Это платье она предлагала Марине, но та отказалась. У каждого платья из тех, что Барбара привезла в гобеленовой сумке, не хватало какого-нибудь ответственного куска ткани спереди, сзади или снизу. Марине пришлось решать, какую часть своего тела она готова выставить напоказ. У платья цвета слоновой кости были скромный вырез и длинные рукава, но такая короткая юбка, что и третьеклашка покраснела бы. В конце концов Марина остановила свой выбор на длинном узком наряде из темно-серого шелка, без рукавов и с открытой спиной – Барбара пообещала одолжить к нему шаль, хоть и проворчала, что это испортит силуэт. Теперь, когда Марину перестало лихорадить и тошнить, она была даже благодарна миссис Бовендер – не только за шаманское лекарство (хоть и жалела, что не вакцинировалась перед поездкой еще и от гепатита А), но и за нелепое платье, и за оперу. Она радовалась поводу вычистить грязь из-под ногтей, уйти вечером из отеля, послушать музыку. К тому же прямо перед выходом Барбара уложила ей волосы и накрасила глаза, как невесте. У Марины было немало подруг, знавших наизусть таблицу Менделеева, но ни одной, что разбиралась бы в прическах. Завершив свои парикмахерские труды, Барбара подвела Марину к зеркалу, чтобы та оценила результат, и Марина призналась, что даже на собственной свадьбе не выглядела лучше.

– Вы должны взять за правило время от времени наряжаться, – сказала Барбара, застегивая на запястье Марины массивный золотой браслет. – Поверьте, здесь без этого просто не выжить.

Когда доктор Сингх шла с Бовендерами через фойе, любители оперы оборачивались и провожали их взглядами. Джеки, слегка под кайфом, в чуть тонированных очках и с напомаженными волосами, держался как прожигатель жизни, крутящий роман с двумя дамами одновременно. На нем была белая льняная рубашка с вышитым узором – серферская вариация костюма для торжественных случаев. Марина жалела лишь о том, что ее шикарным нарядом и макияжем, воспроизвести которые самостоятельно она не сможет никогда и ни за что, наслаждаются Бовендеры. А ведь мистер Фокс всегда любил оперу. И мог бы навестить ее в Манаусе – не такая уж и безумная это мысль. Марина представила, как прячет ладонь в сгибе его локтя.