Второе травматологическое отделение располагалось на одном этаже с реанимационным. Их разделяли кардиология и просторный вестибюль. Людей в длинном коридоре почти не было. Утренние манипуляции были окончены, время вечерних еще не наступило. Редкие пациенты, чересчур окрепшие для тихого часа, глазели в окна на унылый ранневесенний пейзаж.

Со стороны это было похоже на конвоирование заключенного. Впереди, задавая темп, уверенно ступал внучок. Отставая на пару шагов, брел Александр. Замыкали процессию двое соратников борца с врачебным произволом. «Ну чем тебе не охрана ВИП-персоны!» — усмехнулся про себя Темнов.

Значительная часть кардиологического коридора была пройдена, когда лидирующий молодчик решил продолжить выступление:

— Мы вчера приходили. Нам твой носатый шеф выдал, что ты в толпе кретинов в соседней больнице лекцию слушаешь. Он, наверное, подумал, что мы толпы испугаемся. — Последовала кривая самодовольная ухмылка. — Ха! Нам справедливость нужна. Понимаешь?! Спра-вед-ли-вость. Подрезать тебя или репу начистить мы бы и в подворотне могли. Но мы не шпана. — Он сделал многозначительную паузу. — Мать сказала, что ты сегодня дежуришь. Вот мы и пришли тебя вежливости учить.

Для входа в травматологию посетителям требовалось снять верхнюю одежду, накинуть на плечи медицинские халаты, переобуться или надеть поверх уличной обуви бахилы. Вешалка с застиранными халатами и ящик с мятыми портками располагались здесь же, у самых дверей отделения.

На пороге, осененный удачной идеей, Темнов обернулся к «конвоирам»:

— Ребята, вы тоже Драгунковы? Родственники? — Молодчики тупо молчали. — У бабушки еще раны на голове и на бедре не закрылись, а тут сразу трое в уличной одежде. Риск инфекции очень высок.

Внучок на секунду замешкался, но человеческий фактор взял свое:

— Ждите здесь, — чинно приказал он соратникам.

Пока их лидер накидывал поверх дубленки халат и, сопя от неудобства, натягивал поверх ботинок бахилы, «родственники» успели расположиться на вестибюльной лавке.

До нужной палаты предстояло преодолеть унылую сорокаметровку.

С утра Темнов наведался к своей теперь уже бывшей реанимационной пациентке, бегло осмотрел ее; в ординаторской пролистал историю болезни, убедившись, что все дневники наблюдения и листы назначений переданы и подклеены. Тогда в палате со старушкой никого из родни не было. Кто ж знал, что продолжение следует?!

Койка Драгунковой располагалась слева от входа, или, говоря врачебным сленгом, была первая по обходу, проводившемуся, согласно укоренившейся традиции, по часовой стрелке. Вторую по обходу койку около окна занимала блондинистая толстушка средних лет, отличившаяся переломом правой плечевой кости. Пару дней назад ей был установлен корригирующий аппарат, и сейчас больная рука, обмотанная бежевой косынкой, напоминала раздувшийся валик, под которым угадывались очертания металлических колец и пронзающих плоть руки спиц.

Вошедшие мужчины застали ее сидящей на кровати. Здоровой левой рукой женщина энергично зачерпывала из стоявшей на тумбочке кастрюльки борщ и аккуратными движениями отправляла ложку в пухлогубый маленький рот.

Две койки у правой стены пустовали. Впрочем, второе травматологическое отделение несло постоянное ургентство, поэтому редкий вечер выдавался лишенным новых поступлений. И уже к ночи большинство коек было занято вывихами, неосложненными переломами и прочими «однодневками», которые не нуждались после вправлений и гипсований в стационарном лечении и бодро покидали отделение уже к полудню следующего дня.

Дочь Драгунковой сидела у материнской постели. Все то же, примелькавшееся за прошедшие две недели, усталое хмурое лицо с большими темными глазами и тонкими складками бледно-розовых губ, обветренная кожа, высокая худощавая фигура. Сын вовсе не походил на мать. Ни лицом. Ни фигурой. Единственное, что их объединяло, — сочившаяся из устремленных на Темнова взглядов нескрываемая злость. И ее причину Александр вознамерился выяснить. Здесь и сейчас.

— Извините, — обратился он к поедающей борщ толстушке. — Я прошу вас на несколько минут покинуть палату. Мне необходимо обсудить план лечения тяжелой больной с ее родственниками. — В сторону Драгунковых он не смотрел, зная, что и для них она — нежелательный свидетель.

— Но я же обедаю! — искренне возмутилась женщина. — Сейчас доем, выйду.

— Простите, но прием пищи в палатах запрещен. Об этом вы можете узнать из вывешенных в коридоре правил нахождения в стационаре. — Александр говорил, тщательно подбирая слова, но чувствовал, что раздражение готово прорвать защитный барьер видимой уравновешенности. — Поэтому, будьте добры, идите доедать в столовую. Иначе я буду вынужден пригласить палатную медсестру, ваши продукты поместят в общий холодильник, и вы сможете употреблять их только в пределах пищеблока. Прошу вас! Всего пятнадцать минут.

То ли страх утраты контроля над продуктами, то ли особенно душевный тон Александра — заставили-таки неугодную соседку накинуть халат и просеменить в коридор. Борщ она предусмотрительно накрыла крышкой.

— Я вынужден был прийти по настоянию вашего сына. — Темнов поспешил заговорить первым. — Я понимаю, в каком тяжелом положении вы сейчас находитесь, и искренне сочувствую…

— Он сочувствует! Нет, вы видели, теперь он сочувствует. — Дочь Драгунковой перевела гневный взгляд с врача на сына, призывая того в свидетели. — Что-то я за две недели твоего сочувствия не ощутила. Сплошное хамство и жлобство. Бумажками с твоими назначениями можно весь туалет обклеить. А толку вот… — Она махнула рукой в сторону кровати: — Ни жива. Ни мертва.

Александр с досадой отметил, что по количеству «тыканий» в его адрес сегодняшний день имел все шансы стать рекордсменом. Заученная система отношений «врач — пациент» в данной ситуации не работала. Но альтернативы он не видел.

— Я уже объяснял и вам, и вашему сыну, что на данном этапе результаты лечения весьма обнадеживают. Нужно время…

— Сколько?! Месяц, год? У меня каждый день на счету. Мужа схоронила, сама еле ноги волочу, младший сын подрастает… А где Ромка? — обернулась она к отпрыску.

— С племяшом в коридоре ждут. Нечего им тут… А ты кончай душу бередить. А то вишь, пургу развел. Я тебя для чего привел?! Обещай, что велено, и прощения проси, — повелительным тоном напомнил внучок Темнову.

— Да не нужны мне его извинения! Сейчас с усерачки наобещает, а завтра не дозовешься. Не верю я им! Ох и довелось мне в жизни горя хлебнуть, но уж не думала никогда, что в больнице с такой черствостью и злобой столкнусь.

После этого короткого диалога матери и сына Александру стал ясен ответ на главный для него вопрос — «почему он?». Да просто так сложилось. Забитая обстоятельствами женщина. Болезнь матери. Затраты, нервотрепка, отсутствие результатов лечения. И вот на фоне всех бед возникает он — «самодур, хам и зазнайка, мерзкий докторишка, только и умеющий, что катать гигантские списки медикаментов и с важным видом сообщать родне пациентки: «состояние без изменений». В общем, чем не кандидат на вакансию козла отпущения.