замечательных качеств, тоже присущих молодости. Студентам, к примеру, на роду написано нести в общество чистоту своих помыслов, честность стремлений, свежесть взглядов, бескорыстие и непримиримую ненависть к рутине. И озорство, и бескорыстие, и веселость, и честность стремлений — все это дети одного и того же родителя — молодости. И не нужно наивно полагать, будто образ мыслей молодого человека может быть юношеским, а поведение должно быть взрослым.

Вопрос этот, конечно, диалектический, у него есть «с одной стороны» и «с другой». Но если мы часто и вполне справедливо ругаем студентов за беспечность и озорство, то не грех единожды робко напомнить о том, что нужна и наша удвоенная терпимость.

Какие же качества студентов можно считать специфическими? Говоря о них, я рассуждал бы так. Прежде всего наш Лебедев вращается в чисто духовной среде. Бесконечные споры, разговоры, поток мыслей, идей и фантазий — порою смелых и даже рискованных, часто оригинальных, основанных, как мы уже знаем, на вершковом изучении предмета, но зато обильно сдобренных повышенной чувствительностью к социальным проблемам и ко всему, что происходит в стране и в мире. Но тем-то сильна и одновременно слаба духовная среда, что позволяет рождать и высказывать подобные мысли без необходимости подтверждать их поступками. Заявил, положим, с апломбом, что искусству пришел конец и что оно становится лишним, и после этого можешь спокойно брать билет в консерваторию. «Шумите вы, и только», — как сказал Грибоедов.

Учтите и то обстоятельство, что Лебедев самим характером своей деятельности как бы временно освобождается от обязанностей перед обществом, кроме обязанности учиться. Он не производит никаких материальных ценностей, и в его сегодняшней продукции общество не так заинтересовано, как в продукции молодого литейщика. Кормить Лебедеву тоже некого, у него нет ни жены, ни малых ребятишек. Стало быть, кроме моральной ответственности вообще, кроме сознательности высшего порядка, Лебедев в своей повседневности вроде бы ни от кого не зависит, как никто не зависит от него.

К сожалению, студенты довольно слабо используют свою свободу от тысяч житейских забот. К сожалению, мысли их часто бывают скорее мелкими, чем высокими, — пусть они на этот счет не очень-то обольщаются. И лишь в качестве страстного пожелания можно говорить о том повышенном чувстве гражданской ответственности за всех и за все, которое должны испытывать студенты.

Впрочем, некоторую поправку в это положение внесли стройотряды. Прошлым летом Лебедев побывал на целине, и когда я спросил его, что она ему дала, он ответил: «Три здоровых коровника». — «Да нет, — сказал я, — что дала целина вам лично?» — «Я и говорю, — повторил Лебедев, — три здоровых коровника: посмотришь — видно».

Целая эпоха в жизни современного студенчества. Там, на стройке, они попадают в положение реальной социальной ответственности, которую не ощущают в вузе. Им доверяют: дают несравненно большую самостоятельность, иногда даже полное самоуправление, по которому они давно изголодались. И вот тут-то все лучшие грани сегодняшних студентов начинают сверкать. Оказывается, они чертовски самолюбивы. И бескорыстны. И по самому высокому счету честны. И не терпят никакой косности, бюрократизма, демагогии. Когда однажды лебедевскому стройотряду в течение месяца не подвезли лука и чеснока, «извините, — сказал Лебедев, — такую трудность мы терпеть не намерены». Он пошел к директору совхоза и треснул кулаком по столу. А когда директор сказал, что был на свете некто Павка Корчагин, который «приказал ему кланяться», Лебедев ответил: «После обеда, в жару, когда нам приходится вновь подниматься и делать замесы, тогда в каждом из нас действительно сидит Павка Корчагин. Но когда по вашей милости у меня шатаются зубы, вы демагогию бросьте, сейчас не двадцатые годы, витаминов в стране хоть завались!»

Студентов не зря называют «социальным динамитом». Они подвижны и легковоспламенимы, потому что они молоды, энергичны, чувствительны. Между тем учебный процесс, как таковой, еще мало способствует воспитанию гражданственности. Физическая или математическая формула, которую усваивает на лекции Лебедев, в своем «чистом» виде безразлична к людям, не несет в себе никакого морального содержания. Задача «очеловечить» естественные науки возлагается у нас на философию, но, как известно, прежде она преподавалась так, что ей потребовалось время, чтобы занять достойное место в учебном процессе. А пока сама жизнь воздействовала на студентов с несравненно большим эффектом, пробуждая высокое чувство гражданственности. Помню, Зоя Владимировна Лебедева, мать нашего героя, однажды призналась мне, что ей пришлось изрядно поволноваться, когда сын убежал куда-то подавать заявление об отправке добровольцем во Вьетнам.

Итак, свойственные юношеству оптимизм, бескорыстие, честность, озорство и беспечность; апломб, заносчивость, стремление к оригинальности — и параллельно с этим увлечение модой; добавьте к этому повышенную чувствительность при слаборазвитом чувстве ответственности и задачу стать хорошим специалистом, и небольшую глубину знаний при категоричности суждений, и стремление превратиться в настоящего гражданина — и вы получите прелестный букет, именуемый студенчеством.

ОТНОШЕНИЕ К НАУКЕ

Много лет назад — Лебедев учился тогда в пятом классе — отец подарил ему старый приемник «Рига-6» и паяльную лампу. Это было случайное, но счастливое сочетание: с помощью лампы мальчишка разворотил приемник, и вот так родился интерес, который со временем привел его на радиофизфак университета. Последние годы перед поступлением Лебедев уже не просто думал об этом факультете, а мечтал о нем. Цель Лебедева, хоть и не очень скромная, была достойной: создать в науке что-то свое и, разумеется, значительное. Он сам сказал мне об этом, и я видел, что ему не просто было это сказать, во всяком случае, сегодня. Так или иначе, но на вопрос: «Жалеете ли вы об избранной специальности?» — я получил убежденное: «Нет, не жалею».

Через месяц после начала занятий Лебедеву попалось на глаза объявление о заседании научного кружка. Он тут же пошел и был не единственным — их оказалось с курса человек сорок. Потом им предложили темы для докладов. Лебедев готовился тщательно, вникая в суть, потом сделал доклад и… потерял интерес к кружку. Ему хотелось «копать» свою тему глубже, а кружок уже занялся чем-то новым, он не мог учитывать каждую индивидуальность.

В этот период дома у Лебедева появилась крохотная комнатка — «мыслилка». Они с отцом передвинули стенку, и бывший чулан превратился в отличное убежище: думай сколько хочешь. Тогда-то Лебедев и сделал первую ошибку: бросил кружок и решил самостоятельно постигать науку. Судя по всему, он был не одинок, поскольку кружка не стало ровно через месяц: распался.

Лебедев купил девять томов знаменитых Фейнмановских лекций по физике и стал тонуть в научной трясине. Не имея никакого представления о порядке чтения и не умея систематизировать вычитанное, он выуживал лишь отдельные симпатии к отдельным темам. Так возникли новые увлечения,