и револьверов. «Мы, депутаты, были окружены разъяренной толпой, готовой каждую минуту броситься на нас и нас растерзать» – вспоминал депутат от правых эсеров В.М. Зензинов. Эсер Чернов, избранный председателем, был демонстративно взят матросами на прицел, то же происходило и с теми, кто поднимался на трибуну. Но это были еще цветочки. После того, как большинство членов Учредительного собрания отказалось признать руководящую роль Советской власти, отказались утверждать «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа» и другие декреты большевиков, те, а затем и левые эсеры демонстративно покинули зал заседаний. Оставшиеся депутаты продолжали обсуждать вопросы о земле, власти и т. д.

Как пишет В.Д. Бонч-Бруевич, именно возможность того, что растущее раздражение матросов приведет к беде, и вызвала решение большевистской фракции об ее уходе с Учредительного собрания. Другими словами, большевики сами в определенном смысле боялись вышедших из подчинения матросов и просто боялись попасть заодно с эсерами под раздачу. Уходя, В.И. Ленин оставил для П.Е. Дыбенко записку следующего содержания: «Предписывается товарищам солдатам и матросам, несущим караульную службу в стенах Таврического дворца, не допускать никаких насилий по отношению к контрреволюционной части Учредительного собрания и, свободно выпуская всех из Таврического дворца, никого не впускать в него без особых приказов. Председатель СНК». Возможно, все так и было, однако, кроме этого уход большевиков, а следом за ними и левых эсеров, помимо всего прочего, привел к параличу Учредительного Собрания.

Из воспоминаний П.Е. Дыбенко: «5 января с раннего утра, пока обыватель еще мирно спал, на главных улицах Петрограда заняли свои посты верных часовых Советской власти – отряды моряков. Им дан был строгий приказ: следить за порядком в городе… Начальники отрядов – все боевые, испытанные еще в июле и октябре товарищи. Железняк со своим отрядом торжественно выступает охранять Таврический дворец – Учредительное собрание. Моряк-анархист, он искренне возмущался еще на 2-м съезде Балтфлота тем, что его кандидатуру предложили выставить кандидатом в Учредительное собрание. Теперь, гордо выступая с отрядом, он с лукавой улыбкой заявляет: «Почетное место займу». Да, он не ошибся. Он занял почетное место в истории.

В 3 часа дня, проверив с товарищем Мясниковым караулы, спешу в Таврический. Входы в него охраняются матросами. В коридоре Таврического встречаю Бонч-Бруевича.

– Ну, как? Все спокойно в городе? Демонстрантов много? Куда направляются? Есть сведения, будто направляются прямо к Таврическому?

На лице его заметна некоторая растерянность.

– Только что объехал караулы. Все на местах. Никакие демонстранты не движутся к Таврическому, а если и двинутся, матросы не пропустят. Им строго приказано.

– Все это прекрасно, но говорят, будто вместе с демонстрантами выступили петроградские полки.

– Товарищ Бонч-Бруевич, все это ерунда. Что теперь петроградские полки? Из них нет ни одного боеспособного. В город же стянуто 5 тысяч моряков.

Бонч-Бруевич, несколько успокоенный, уходит на совещание.

Около 5 часов Бонч-Бруевич снова подходит и растерянным, взволнованным голосом сообщает:

– Вы говорили, что в городе все спокойно; между тем сейчас получены сведения, что на углу Кирочной и Литейного проспекта движется демонстрация около 10 тысяч вместе с солдатами. Направляются прямо к Таврическому. Какие приняты меры?

– На углу Литейного стоит отряд в 500 человек под командой товарища Ховрина. Демонстранты к Таврическому не проникнут.

– Все же поезжайте сейчас сами. Посмотрите всюду и немедленно сообщите. Товарищ Ленин беспокоится.

На автомобиле объезжаю караулы. К углу Литейного действительно подошла довольно внушительная демонстрация, требовала пропустить ее к Таврическому дворцу. Матросы не пропускали. Был момент, когда казалось, что демонстранты бросятся на матросский отряд. Было произведено несколько выстрелов в автомобиль. Взвод матросов дал залп в воздух. Толпа рассыпалась во все стороны. Но еще до позднего вечера отдельные незначительные группы демонстрировали по городу, пытаясь пробраться к Таврическому. Доступ был твердо прегражден».

Разумеется, П.Е. Дыбенко, как и обычно, в своих мемуарах многого не договаривает, а то и просто врет. На самом деле никто в воздух не стрелял, и все было намного трагичнее и кроваво. На самом деле в Петрограде была расстреляна мирная демонстрация в защиту Учредительного Собрания. Впрочем, иного выхода, как расстреливать демонстрацию, у большевиков больше не было. Петроград фактически восстал против них, и это восстание надо было топить в крови, и чем быстрее, тем лучше. Особенно массовой и сплоченной была колонна рабочих Александро-Невского района, шедшая от Марсова поля к Таврическому дворцу. Точных данных числа демонстрантов нет, но по утверждению М. Капустина в них участвовало 200 тысяч человек. По другим данным, главная колонна демонстрантов насчитывала 60 тысяч человек. В любом случае демонстрации были массовыми. В составе колонн демонстрантов «под красными знаменами российской социал- демократической партии» к Таврическому дворцу шли рабочие Обуховского, Патронного и других заводов, Василеостровского, Выборгского и других районов. Именно этих рабочих и расстреливали. По одним данным убитых было до ста человек, по другим полтора десятка. Среди погибших оказались известные эсеры Е.С. Горбачевская, Г.И. Логвинов и А. Ефимов. В Москве демонстрация в защиту Учредительного Собрания была также расстреляна.

Надо отметить, что не совсем правы, как советские, так и белоэмигрантские историки, которые достаточно огульно приписывают всю вину за жертвы демонстрации матросам. Да, матросы находились в первых рядах оцепления, но, при этом они пытались воздействовать на демонстрантов не силой, а своим «революционным словом». Кроме этого, все очевидцы отмечают, что на фоне солдат «в серых, небрежно одетых шинелях» и «штатских с красными повязками» красногвардейцев, они выглядели «изящными» и «разодетыми». При этом железняковцы в «черновую» (т. е. расстрельную) работу особо не лезли, предпочитая со стороны наблюдать, как ее выполняют солдаты с красногвардейцами.

Газета «Новая жизнь» писала: «…Когда манифестанты появились у Пантелеймоновской церкви, матросы и красногвардейцы, стоявшие на углу Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы, сразу открыли ружейный огонь. Шедшие впереди манифестации знаменосцы и оркестр музыки Обуховского завода первые попали под обстрел. После расстрела демонстрантов красногвардейцы и матросы приступили к торжественному сожжению отобранных знамен».

Ход заседания Учредительного Собрания 5 января, как справедливо отмечали его участники, целиком определялся развитием событий на улицах в первой половине этого дня. Демонстрация в поддержку Учредительного Собрания закончилась рядом столкновений демонстрантов с оцеплением из матросов. Но массового выступления после разгона демонстрации все же не произошло. На население Петрограда сильно влияло присутствие кораблей на Неве и прибытие в город многочисленных матросских отрядов. При этом, это были матросы уже успевшие поучаствовать в установлении Советской власти в Москве, Киеве и Чугуеве и «отличившиеся» везде расстрелами, грабежами и пьяными оргиями. Поэтому в день созыва Учредительного Собрания, оказавшись на улицах Петрограда, и матросы, и горожане хорошо представляли последствия возможного матросского вмешательства.

*