него было все, что он мог потерять, и ничего, кроме разорения и бедствия, если бы он оказал помощь мятежу. Не то чтобы он сомневался в справедливости народного гнева, но его работа, его надежда, сама его натура преследовали другую цель.

Напрасны отчаянные усилия католической церкви, ее ложь, фальшь, клевета. Пробужденная человеческая совесть осуждает ее за то, что она снова повторила гнусные преступления прошлого.

Франсиско Феррера обвиняют в том, что он учит детей леденящим кровь идеям – например, ненавидеть Бога. Ужас! Франсиско Феррер в существование Бога не верил. Зачем учить ребенка ненавидеть то, чего не существует? Не вероятнее ли, что он выводил детей на улицу, показывал им великолепие заката, сияние звездного неба, внушающее благоговейный трепет чудо гор и морей, что он объяснял им по-своему просто и прямо закон роста, развития, взаимосвязи всего живого? Тем самым он навсегда лишил ядовитые сорняки католической церкви возможности укорениться в сознании ребенка.

Говорили, что Феррер готовил детей к уничтожению богатых. Истории старых дев о привидениях. Не вероятнее ли, что он готовил их для помощи бедным? Что он учил их унижению, деградации, ужасу бедности, которая есть порок, а не добродетель, что он учил достоинству и важности всех творческих усилий, которые единственно поддерживают жизнь и формируют характер. Это ли не лучший и самый действенный способ выставить напоказ абсолютную бесполезность и вред паразитизма?

Наконец, что не менее важно, Феррера обвиняют в подрыве армии пропагандой антивоенных идей. Неужели? Он, должно быть, вместе с Толстым считал, что война есть узаконенная бойня, что она увековечивает ненависть и высокомерие, что она разъедает сердца народов и превращает их в бешеных маньяков.

Однако у нас есть собственные слова Феррера относительно его идей современного образования:

«Я хотел бы обратить внимание моих читателей на эту мысль: вся ценность образования заключается в уважении физической, интеллектуальной и моральной воли ребенка. Как в науке невозможны никакие доказательства иначе как фактами, так и истинное образование может быть только таким, которое свободно от всякого догматизма, которое предоставляет самому ребенку направление его усилий и ограничивается поддержкой его усилий. В наши дни нет ничего легче, чем изменить эту цель, и ничего труднее, чем уважать ее. Воспитание всегда навязывает, насилует, ограничивает; настоящий воспитатель тот, кто лучше всего может оградить ребенка от его (учителя) собственных идей, его своеобразных капризов, тот, кто может лучше всего апеллировать к собственной энергии ребенка.

Мы убеждены, что образование будущего будет носить совершенно спонтанный характер, конечно, мы пока не можем его осознать, но эволюция методов в направлении более широкого осмысления явлений жизни и то, что все подвижки к совершенству означают преодоление сдерживающего начала, – все это свидетельствует о том, что мы правы, когда надеемся на раскрепощение ребенка посредством науки.

Не постесняемся сказать, что нам нужны люди, способные развиваться без остановки, способные безостановочно разрушать и обновлять свою среду, а также обновляться сами; люди, чья интеллектуальная независимость будет их величайшей силой, люди, которые ни к чему не привязываются, всегда готовы принять лучшее, счастливые торжеством новых идей, стремящиеся в одной жизни прожить несколько жизней. Общество таких людей боится, поэтому нам не стоит надеяться, что ему когда-либо понадобится образование, которое им способны дать мы.

Мы будем с величайшим вниманием следить за трудами изучающих ребенка ученых, и мы будем жадно искать средства применения их опыта к образованию, которое мы хотим построить, в направлении все более полного освобождения личности. Но как мы можем достичь своей цели? Не посвятить ли себя непосредственно работе в поддержку учреждения новых школ, руководимых, насколько возможно, этим духом свободы, который, как мы предчувствуем, будет доминировать во всей образовательной работе в будущем?

Проведен эксперимент, который на сегодняшний день уже дал отличные результаты. Мы можем разрушить все, что в современной школе относится к организации принуждения, к искусственной среде, отделяющей детей от природы и жизни, к интеллектуальной и нравственной дисциплине, применяемой для навязывания им готовых идей, верований, развращающих и уничтожающих естественные наклонности. Не боясь обмануться, мы можем вернуть ребенка к той среде, которая его увлекает, к среде природы, где он будет соприкасаться со всем, что любит, и где жизненные впечатления заменят педантичную книжную ученость. Сделай мы только это, мы бы уже в значительной степени подготовили освобождение ребенка.

В таких условиях мы могли бы уже свободно применять данные науки и трудиться наиболее плодотворно.

Я слишком хорошо знаю, что мы не можем по этой причине осуществить все наши надежды, мы часто вынуждены, из-за недостатка знаний, применять нежелательные методы, но нас в наших усилиях поддерживает уверенность – а именно уверенность в том, что, даже не достигая нашей цели полностью, мы в нашей еще несовершенной работе делаем больше и лучше, чем нынешняя школа. Свободная непосредственность ничего не знающего ребенка мне нравится больше, чем энциклопедическое знание и умственное уродство ребенка, подвергшегося нашему сегодняшнему воспитанию»[17].

Если бы Феррер действительно организовал беспорядки, если бы он дрался на баррикадах, если бы он бросил сотню бомб, он не мог бы быть так опасен для католической церкви и деспотизма, как своим противодействием дисциплине и сдержанности. Дисциплина и сдержанность – не они ли причина всех зол в мире? Рабство, покорность, нищета, всякое несчастье, все социальные беззакония – результат дисциплины и ограничения. Действительно, Феррер был опасен. Поэтому он должен был умереть 13 октября 1909 года в канаве Монжуика. Но кто посмеет сказать, что его смерть была напрасной? Ввиду бурного роста всеобщего негодования Италия называет в память о Франсиско Феррере улицы, Бельгия открывает подписку на возведение мемориала, Франция призывает на передовую своих самых прославленных мужей, дабы возродить наследие мученика, Англия первой выпустила его биографию, все страны объединяются в увековечивании великого дела Франсиско Феррера, даже Америка, вечно плетущаяся в хвосте прогрессивных идей, породила Ассоциацию Франсиско Феррера, чья цель – опубликовать полное жизнеописание Феррера и организовать современные школы по всей стране, – можно ли перед лицом этой международной революционной волны сказать, что Феррер погиб напрасно?

Та смерть в Монжуике – как она была прекрасна, как драматична, как она волнует человеческую душу. Гордый и прямой, с внутренним взором, устремленным к свету, Франсиско Феррер не нуждался ни в лживых священниках, чтобы придать ему мужества, ни в том, чтобы упрекать призрака за то, что тот оставил его. Сознание того, что его палачи представляли умирающий век, а он – живую истину, поддерживало его в последние героические минуты.

Умирающий век и живая истина,