Щелчок.

— Слушай, Бартон? Даже не пытайся свалить все вышки и все тут подорвать. Ты сам себе глотку перережешь. Подумай хорошенько…

Щелчок.

Он медленно вышел назад, на улицу, слушая, как гудят в вышине башни связи, целые и невредимые. Он посмотрел на них и кое-что понял.

Он не мог их уничтожить. Вдруг с Земли прилетит ракета, как бы глупо это ни звучало, но если это все же случится сегодня, завтра или на следующей неделе? Приземлится на другой стороне планеты, и экипаж не сможет дозвониться до Бартона, потому что связь будет прервана.

Бартон бросил пистолет.

— Не будет никаких ракет, — бормотал он, споря сам с собой. — Я слишком стар. Слишком поздно.

— А вдруг прилетит, и я не узнаю? — парировал он. — Нет уж, пусть все остается как есть.

Снова зазвонил телефон.

Он мрачно вздохнул, побрел назад в аптеку, дрожащей рукой взялся за трубку.

— Алло? — незнакомый голос.

— Прошу, — сказал старик, — оставь меня.

— Кто говорит? Кто это? С кем я говорю? Где вы находитесь? — удивленно воскликнул голос.

— Погодите, — пошатнулся старик, — это Эмиль Бартон, с кем я разговариваю?

— Капитан Рокуэлл, ракета «Аполлон-48». Мы только что с Земли.

— Нет, нет, нет.

— Мистер Бартон, вы слышите меня?

— Нет, нет, быть того не может.

— Где вы находитесь?

— Врешь! — Старику пришлось опереться на будку. Он ничего не видел. — Опять ты, Бартон, издеваешься надо мной, снова мне врешь!

— Говорит капитан Рокуэлл. Мы только что приземлились в Нью-Чикаго. Где вы находитесь?

— В Зеленой Вилле, — задыхаясь, ответил старик. — До вас шестьсот миль.

— Послушайте, Бартон, вы сможете сюда добраться?

— Что?

— У нас на борту поломка. Мы измотаны полетом. Вы можете нам помочь?

— Да, конечно.

— Мы в поле, за городом. Сможете завтра приехать?

— Да, но…

— Что такое?

Старик гладил трубку.

— Что стало с Землей? Как там Нью-Йорк? Войне конец? Кто сейчас президент? Что там вообще происходит?

— Когда вы приедете, у нас будет куча времени для разговоров.

— Но ведь все в порядке?

— В полном.

— Слава богу. — Старик вслушивался в далекий голос. — А вы уверены, что вы действительно капитан Рокуэлл?

— Да, черт подери!

— Простите!

Он повесил трубку и побежал.

Столько лет прошло, и вот они здесь, просто невероятно, люди, которые заберут его с собой, на Землю, к ее морям, небесам и горам.

Он завел двигатель. Придется всю ночь ехать. Но это стоит того, ведь он увидит людей, пожмет их руки, услышит их голоса.

Далеко над горами разнесся рык его мотора.

Этот голос. Голос капитана Рокуэлла, а не его собственный голос сорокалетней давности. Он никогда не делал таких записей. Или делал? В минуту отчаяния, в циничном опьянении, не сделал ли он фальшивой записи фальшивой высадки на Марс с искусственным капитаном и вымышленным экипажем? Он яростно помотал головой. Да нет же. Просто он подозрителен до безумия. Сейчас не время для сомнений. Всю ночь он будет мчаться вперед, под лунами Марса. Какую пирушку они закатят!

Настал рассвет. Он чудовищно устал, молотило сердце, истерзанное подозрениями, непослушные пальцы вцепились в руль, но как же он предвкушал свой последний телефонный разговор!

— Привет, молодой Бартон, говорит старый Бартон. Сегодня я улетаю на Землю! Я спасен!

Он слабо улыбнулся.

Когда солнце уже садилось, он добрался до тенистых окрестностей Нью-Чикаго. Выйдя из машины, он уставился на ракетодром, растирая воспаленные глаза.

Там ничего не было. Никто не бежал ему навстречу. Никто не пожал его руку, не закричал, не засмеялся.

Его сердце билось как ошалевшее. Вокруг все почернело, и он чувствовал, что проваливается прямо в пустое небо над головой.

Спотыкаясь, он потащился к зданию космопорта.

Внутри аккуратным рядом выстроились шесть телефонов.

Он ждал, переводя дыхание.

Наконец послышался звонок.

Он снял трубку, такую тяжелую.

— Мне стало интересно, доберешься ли ты сюда живым, — раздался голос.

Старик молчал, сжимая трубку.

— Капитан Рокуэлл докладывает обстановку, — продолжал голос. — Ваши приказы, сэр?

— Ты, — простонал старик.

— Как сердечко, старина?

— Нет!

— Надо же было от тебя как-то избавиться, чтобы выжить, если, конечно, запись можно называть живой.

— Сейчас соберусь с силами, и в дорогу, — отвечал старик, — мне плевать. Все взлетит на воздух, и все вы сдохнете!

— Силенок маловато. Подумай, зачем мне заставлять тебя ехать так быстро в такую даль? Для тебя эта поездка станет последней!

Старик чувствовал, что сердце начинает сдавать. Никогда ему не добраться до других городов. Он проиграл в этой войне. Он опустился в кресло, глухо, надрывно стеная. Он смотрел на остальные телефоны. Как по команде, они зазвонили все разом, будто какие-то мерзкие птицы хором закричали в гнезде.

Трубки ходили ходуном. Космопорт закружился перед глазами.

— Бартон, Бартон, Бартон!

Он вцепился в телефон. Он душил его, а оттуда слышался смех. Он колотил по нему. Пинал его. Рвал пальцами горячий провод, словно серпантин. Тот упал к его подкашивающимся ногам.

Он уничтожил еще три аппарата. Внезапно стало тихо.

И его тело, будто открыв тайну, что хранило так долго, обрушилось на усталые кости. Плоть его век опала лепестками.

Его губы увяли, сморщились. Мочки ушей расплавились, как воск. Хватаясь за грудь руками, он повалился ничком. Он застыл без движения. Он больше не дышал. Не билось сердце.

Последовала долгая пауза, а затем зазвонили два уцелевших аппарата.

Где-то щелкнуло реле. Один голос соединился с другим.

— Алло, Бартон?

— Да, Бартон?

— Мне двадцать четыре.

— А мне двадцать шесть. Мы оба молоды. Что случилось?

— Не знаю. Прислушайся.

Безмолвный зал. На полу застыло тело старика. В разбитое окно дует ветер. Свежо и прохладно.

— Поздравь меня, Бартон, это мой двадцать шестой день рождения!

— Мои поздравления!