Однажды она оборвала утонченную шутку на середине и, закрыв глаза, внезапно разрыдалась. Он упал перед ней на колени, схватил ее руки в перстнях и сжал их, как что-то очень дорогое, бесценное.

– О господи, что случилось, дорогая сеньора? – вопросил он.

Герцогиня Савойская сокрушенно покачала головой.

– А вы догадайтесь, милый Алессандро. – Она давно уже называла его по имени. – Я не имею права смеяться, когда вы работаете над портретом, который должен украсить могилу близкого мне человека. Я должна только плакать, скорбеть, но мне все меньше хочется лить слезы и все больше хочется открыть для себя мир заново… Снова влюбиться в этот мир, – она подняла на него глаза, – заново полюбить…

Какой был у нее взгляд! И что творилось сейчас в сердце художника!

Но пора было двигаться вперед, и молодой художник сам подготовил холст, натянул на подрамник, покрыл его в пять слоев лаком, в три цинковыми белилами и взялся за дело. Портрет рождался очень быстро – против воли мастера и его модели. Просто это было вдохновение, полет творческого духа! Герцогине тоже хотелось, чтобы время замедлило ход – свершилось такое чудо. И вот был сделан рисунок, за ним подмалевок темперой, а потом художник перешел на масло, и образ его прекрасной дамы стал проявляться с невероятной быстротой.

Дни работы над портретом пронеслись незаметно – труд Алессандро Бьянки стремительно подходил к концу.

В тот ясный летний день, когда портрет был закончен, с каналов то и дело доносились волнующие звуки виол и мандолин, пение гондольеров, перевозивших с берега на берег пассажиров и за лишнюю монету услаждавших слух дам, Лилиана попросила его сходить на рынок Риальто за фруктами. Он с радостью поспешил выполнить ее просьбу. Но когда Алессандро вернулся, закрыл за собой дверь и вошел в скромную мастерскую, то выронил котомку… Она лежала на его диване – обнаженной, опершись на бархатные алые подушки, и смотрела на него совсем иначе, чем раньше. Это был покоряющий взгляд обожаемой и милостивой хозяйки. Всевластной языческой богини…

– Сегодня будешь рисовать меня такой, милый Алессандро, – сказала она. – Ты же не против? Я ведь знаю, о чем ты мечтал все эти недели. Как мысленно раздевал меня, писал нагой в своем богатом воображении. Так вот она – я, наслаждайся…

Он подошел, затем ближе, и еще. Ничего совершеннее он еще не видел. От ее улыбки, которая сегодня тоже была совсем иной, от вида налитой груди молодой женщины, линии ее бедер и круглого живота в глазах у художника помутилось.

– Иди же ко мне, милый, – попросила она. – Иди, не бойся.

– Не смею…

– Я хочу этого.

Он медленно опустился на колени и последние пять шагов прополз.

– Богиня! – шептал он, глядя на это сокровище. – Моя богиня! Моя Афродита!..

А какой аромат источало ее тело! Так, верно, пахнет в раю…

– Коснись же меня, милый, – вновь попросила она. – Коснись, не бойся…

Каким притягательно зовущим был ее полуоткрытый рот! Как сладострастно ожили крылья ее носа! И он не посмел ослушаться – ни ее воли, ни своей природы и желаний. В эти мгновения, когда он приложил щеку к ее груди, а потом стал целовать ключицы, шею, губы, он уже забыл о печальном портрете скорбящей аристократки, которым был увлечен последние две недели. А когда герцогиня, нацеловавшись с ним и сказав: «Сделай это», – нежно подтолкнула его, Алессандро Бьянки напрочь забыл о своей фреске, об ожидавших его Спасителе и Богоматери и тем более о двух грозных архангелах, за которых он толком и не брался. Все прежние сюжеты в мгновение ока перестали иметь для него значение.

Этот день и ночь они не размыкали объятий. Затем еще три дня, а за ними – неделю. Из храма Святого Себастьяна за художником прислали человека, но к нему вышла сеньора в траурном наряде, укрытая колпаком темной вуали, представилась тетей и сказала, что художник нездоров, пусть его в ближайшие дни не беспокоят. Но он и впрямь был нездоров – заболел страстью к герцогине Савойской. А сколько раз он называл ее так, как не осмелился бы прежде ни одну женщину – скорее, дал бы обет молчания на всю оставшуюся жизнь. В любовном пылу, в плену необузданной страсти, в огне сумасшедшего желания он звал ее «Моя мадонна!». Вновь и вновь приходили из церкви Святого Себастьяна, но их отсылали прочь.

А потом случилось нечто странное. Так, на горизонте полыхают молнии и гремит гром, говоря о том, что скоро непогода заявится и к вам. После аристократического бала, который давал дож Венеции, герцогиня Савойская вдруг пропала на целую неделю. А когда появилась, Алессандро, который уже извелся и не находил себе места, готов был сойти с ума, сразу отметил, какой отстраненной стала она. Едва ли не чужой. Колкий ледяной ветерок пронесся между ними. Теперь она приезжала к нему уже не каждый день, а если появлялась, то на час или два, а потом уносилась куда-то. Алессандро мучился, задавал вопросы, но она отговаривалась: у нее есть дела по наследству, назначены встречи, и вообще нельзя же заниматься только любовью. Она заметная в обществе особа, от нее зависят много людей, наконец, у нее есть друзья – должна успеть всюду. Но резкий холод, пролившийся между ними, был хорошо заметен и так обжигал, что даже ослепленный чувством человек мог бы признаться самому себе: у него появился соперник. С этой мыслью бедному, несчастному художнику справиться было невозможно.

Как-то они плыли на гондоле по черному, как ночь, каналу, в котором отражался только златоглавый Веспер. Мрачные дома нависали над ними подобно опасным прибрежным скалам, и все казалось враждебным и чужим, Алессандро спросил напрямую:

– У тебя кто-то есть, Лилиана? Скажи мне честно, во имя Бога.

– Ты вспомнил Бога? – усмехнулась она. – Своего благодетеля и заступника… Ах, милый юноша, ты же не думал, что мы будем жить вместе долго и счастливо и умрем в один день?

Он не ответил ей, хотя именно так он думал! Хотел верить в это всем сердцем!

– Мы очень разные, – сказала она. – Неужели ты не понимаешь этого?

– Мне казалось, что мы очень близки, – с великим трепетом ответил он.

– Так и есть, но мы не сможем быть вместе всегда. Рано или поздно я уйду.

– Куда?!

– Куда захочу, – жестко ответила она.

– Когда же это случится? – обреченно спросил он.

– Когда-нибудь так будет.

– Я не смогу без тебя.

– Хочешь, расстанемся прямо сейчас? – поймав его взгляд, напрямую спросила она. – Может быть, так тебе будет проще?