– Ну, точно, дурочка, – вздыхает Лена и оборачивается на стук. Кто-то настойчиво тарабанит в окно. – Отец Елисей! Ну, привет. Заходи… те.

Сижу, не в силах пошевелиться. Только этого мне и не хватало.

– Доброе утречко. Или уже день? Добрый день, Ника…

Склоняюсь, как положено. Это просто рефлекс.

– Батюшка, как хорошо, что вы здесь. Хоть вы ей скажите, – еще чуть-чуть, и из глаз брызнут слезы.

– Что сказать-то, дочь моя?

Сбиваясь и сердито стряхивая с лица слезы, начинаю свой рассказ по второму кругу. Но меня тут же прерывают.

– Так это мне давно известно.

– Что известно?!

– Про ваши приключения в доме прокурора.

– Он этой дурочке наплел, что посадит Савву, если она не вернется, – ябедничает Лена.

– Глупости-то какие.

– Так, а я про что? – хмыкает.

– Савва в курсе?

– Дык. Позвонила. Мчится уже сюда. С самого Почакая пришлось сорвать. Бедный мужик.

Смотрю на происходящее, как они между собой говорят, будто меня здесь нет, словно ничего из ряда вон не случилось, и не могу избавиться от мысли, что они явно не в себе. Зря я рассчитывала на помощь отца Елисея. А ведь он мне показался таким хорошим!

В окно снова стучат.

– Сэм? – удивляется Лена.

– Я приехать сразу, как смог. Какого чьерта у вас случилось?

– Вот. Поймали беглянку. Хотела от Саввы свалить, прикарманив денежки. Чаю?

Дурдом. Как есть дурдом…

Савва

– Где она?! – врываюсь в полицейский участок. Нервы в ошметки. Ноги трясутся. Из-за непогоды в дороге пришлось провести на полтора часа больше, и за это время я просто к чертям себя сжег.

– Папа! – несется мне навстречу Ромка. Обхватывает мои трясущиеся ноги. И повторяет то, что, я боялся, почудилось: – Папа! Наконец, ты приехал!

Я сказал, нервы в ошметки? Нет. На разрыв вообще все. Наклоняюсь. Дышу им. Моим маленьким… Веду по тощим плечам, а те от эмоций дрожат.

– Все хорошо, сынок. Все будет хорошо. Как тут вы? Всё под контролем? – киваю на сидящих за столом друзей. Лену, наверное, теперь можно смело отнести в эту категорию. Хорошая она все-таки. Сэму страшно повезло. Ну, или повезет, если не ступит.

Ромка важно кивает. Поднимаю его на руки. Лосенок он большой, в меня ж… И, наверное, уже не дело так его таскать, ну и пофиг. Я им не надышался. Пусть еще немного побудет маленьким. Для меня. Пересаживаю на одну руку. Свободной сжимаю Ленкино хрупкое плечико:

– Спасибо. – Та прячет грусть в глазах и кивает. Я тяну руку Сэму и отцу Елисею. – И вам. Можете сдавать пост. – Улыбка выходит вымученной, кривой.

– Э-э-э, нет. Мы тут еще немного побудем.

Вскидываю бровь.

– На всьякий случай, – кивает Сэм.

– Прости, но ты и правда сейчас полный неадекват. А я уже статистику по преступлениям в этом году закрыла, – разводит руками Лена. – Чай выпьешь?

Дергаю головой. В груди к чертям все сводит. Под ребрами – бум-бум-бум. Перед глазами – пелена из мельтешащих точек.

– Не хочу чая. Где она?

– Под арестом, – хмурит бровки Ромка. Отец Елисей топит улыбку в чашке.

– Серьезно? Ты посадила ее в обезьянник?

– Имела все основания. Она у тебя, между прочим, деньги сперла, чтобы уехать.

– Я бы все вернула! – доносится Никин сердитый голос из глубины дома. Я закрываю глаза, впитывая его в себя. Как целительный бальзам. Чуть отпускает. Ставлю сына на пол.

– Ты тут побудь, ага? Мы поговорим с мамой.

– Только сильно ее не ругай. – Беспокоится.

– Не буду. Сильно…

– Ключ возьми, – подталкивает мне связку Лена. Я торопливо ту сгребаю и ныряю в тесный коридорчик. Две двери по разные стороны. В одной – архив, в другой, собственно, обезьянник. Наши взгляды с Никой встречаются между прутьев решетки. И я приваливаюсь к стене, чтоб не упасть от облегчения.

– Савва…

– Помолчи. Секунду, – закрываю глаза и зажимаю двумя пальцами переносицу.

– Ты не понимаешь! Шуваков…

– Я плевать на него хотел! Плевать… Как ты могла даже думать о том, чтобы после меня… С ним…

– А что мне оставалось делать?! Я хотела тебя защитить.

– Я не нуждаюсь в твоей защите! За кого ты меня принимаешь? За слюнтяя, который не в состоянии постоять за свою женщину?!

– Нет! – кричит, в голосе – слезы. – Ты уже постоял. И?! Вот, чем это закончилось… Господи, а если он уже отдал распоряжение, а если… – Ника плохо контролируя себя, зарывается обеими руками в волосы. Спорить дальше бесполезно. Надо объяснять. Чертыхаясь, открываю замок, решетку. Захожу к ней. Ловлю наполненный ужасом взгляд.

– Ничего он мне не сделает. Там все уже порешали, слышишь?

– Слышу.

– А плачешь чего тогда? – вся моя злость испаряется. Я, наверное, тот еще каблук, но ее слезы – большее, чем я могу вынести.

– Я боялась, что никогда тебя больше не увижу-у-у, – ревет, падает мне на грудь. А я тоже падаю и куда-то лечу… Обхватываю ее лицо ладонями, целую.

– Ну что ж ты за глупышка такая у меня? Я же взрослый мужик. Тоже какие-никакие связи имею. Как ты могла подумать, что я не смогу тебя защитить?

– Не привыкла, – шмыгает носом эта маленькая дурочка. Не привыкла… Да. Бедная моя. Целую. Слизываю языком дорожки слез.

– Тормози, Ник. Смотри, как сердце колотится, – шепчу ей в висок.

– Ну и пусть. Пусть колотится. Я столько раз умирала за эти сутки, что…. – не договаривает, всхлипывает, обжигает рваными вдохами. Целую. Скольжу руками по телу. Как представлю, чем это могло все закончиться, если бы не Лена, и сам умираю.

– Никогда, никогда больше так не делай. Пообещай. Дальше все касающиеся нас решения мы принимаем только вместе. – Трясет головой, но мне этого мало. – Я хочу услышать: «Да, муж мой. Хорошо, муж мой. Теперь только так».

– Ты же еще не муж, – ну, вот видно, чуть ее попустило, раз вредничает. Усмехаюсь.

– Ты права. Это надо срочно исправить. Елисей!

– Чегошеньки?

– Сегодня же у властей наших рабочий день?

– Меня звонок Лены застал прямо посреди совещания с Михайловной, на котором мы согласовывали план Рождественских гуляний.

– Знаю я эти согласования… Договоришься нас расписать?

– А у вас срочность какая?

– Еще бы. Мы хотим пожениться.