В машине, пока они выезжали обратно на дорогу, Марк боролся с ремнем безопасности.

— Тунца не было, но я взял с беконом, цыпленком и кукурузой... и... с копченой ветчиной. — Он продемонстрировал Биллу упакованные в пластик кирпичики сандвичей, словно собирался провести с ними какой- то визуально-пространственный тест.

— Колу взял?

— Ага. — Марк передал бутылку Биллу, предусмотрительно открыв ее.

Билл пил колу, постукивая пальцами по рулю. Они проползли мимо мутировавших блоков туристических коттеджей, затем мимо ряда магазинов, затем снова выбрались за черту города. Билл не сказал ни слова, пока они не выехали на А9, направляясь на юг. Тогда он вздохнул, разогнал машину до восьмидесяти пяти, обогнал караван финских трейлеров, взбирающихся по уклону, и сказал:

— И как, в этот раз много времени с детьми провел?

— Знаешь... — Марк боролся с упорным куском ветчины; перетягивание хряща между губами из хлеба и губами из плоти. — Знаешь... — Билл решил проигнорировать этот процесс. — Сложно это все. Мне их некуда сводить, а у нее дома тусоваться тоже радости никакой — как и ей. Я с ними пару раз в парк ходил... и чаю попить.

То ли облака опускались ниже, то ли дорога все еще поднималась — из темных ущелий вниз падали бурлящие комки пара, скользя в паре сотен футов над дорогой. Билл включил фары на полную мощность.

— И давно ты там не был до этого?

— Ни разу. — Марк позволил словам выскочить из жующего рта, а затем скривился: — Черт, чего это я?

— Что такое?

— Я обычно не такой трепливый.

— Правда?

— Ну да, вроде как... Знаешь, я всегда был чуток хулиганистый...

— Я догадался.

— Но так, ничего серьезного. Мелочевка — ну, соврал при получении пособия, помухлевал пару раз с чеками и кредитками. Так что я всегда был способен... ну, знаешь...

Знаешь, знаешь, знаешь? Что этот парень думал о Билле? Что он всезнающ? Это слово превратилось в унылую коронную фразу Марка, умоляющую задать вопрос, ответ на который подразумевала. Чем больше «знаешь» заполняло салон машины, тем больше Билл чувствовал, что он и вправду знает — и удерживается от правды:

— Врать?

— Ну да, вроде бы. Есть способ... — Он ухмыльнулся. — Почти целый метод. Как собеседование на работе...

— Собеседование?

— Ага. Если работа тебе не нужна, собеседование обычно проходит хорошо. С враньем то же самое. Люди всегда пытаются сделать так, чтобы им поверили, — а этого делать нельзя. Нужно не напрягаться, убедить себя, что тебе плевать, поверят тебе или нет, — и тогда поверят. Я в этом деле спец, уж можешь мне поверить. Не то чтобы я сейчас врал. — Он говорил быстро и сбивчиво. — Больше мне это не надо — незачем...

Но Билла он потерял — тот уже не слушал, что Марк говорит — только то, как он это делает. Билл вслушивался в эмоциональный рисунок речи Марка. Подъем и падение тона, сжатие и растяжение ритма — через них он смог определить архитектуру прошлого Марка: сараи бесчувственности и уклончивости; вестибюли нужды и обвинений; гаражи обид и насилия. И все это спланировано вместе, формируя единый комплекс несвободы и заброшенности. Билл навострил уши, концентрируясь на оттенках этого печального чертежа. Тот факт, что парень гордился своей лживостью — частично хвастовство, частично ложь и частично правда. Поганый коктейльчик. Поганая дилеммка для них двоих, запертых в машине, несущейся через горный перевал. Билл сильнее прижался к удобному, обитому тканью выступу на дверце, перенеся вес на внутреннюю ручку. Периферийным зрением он изучал Марка; серия быстрых, проницательных взглядов, переплетающихся с осколками пейзажа, с кусками дороги. Он действительно был крутым. Оцарапанные и обожженные пальцы: гноящиеся тут — коричневатые там, с щедро покрытыми коростой костяшками. Возможно, этот автостопщик, врученный Биллу путешествием, словно идиотский приз, не совсем compos mentis — что потенциально делало его еще более опасным.

— Потенциал для людей, типа меня, делать разное... — Марк свернул разговор к Интернету. Похоже, большая часть его рассуждений касалась этого. — Как ты думаешь?

— Безусловно, — ответил Билл, всплывая на поверхность. Он использовал возникшую паузу, чтобы попросить сандвич с цыпленком, прежде чем вернуться к езде, вернуться к задаванию вопросов.

После поворота на Кингасси, после А86, ответвляющейся к западному побережью и Форту Уильям, седан переваливался по темнеющей дороге — осенний вечер сворачивался у гор. Билл поддерживал скорость на том же уровне, заставляя колеса вращаться, — потому что у него самого колес не было. Последние запасы декседрина он потратил во время поездки на север. Больше закидываться в ближайшее время было бы глупо. Не просто глупо — охренительно рискованно. Так что на этом гигантском отрезке Биллу пришлось держаться на кофеине и таблетках эфедрина. Жуткое дерьмо, которое он не глотал со времен подготовки к экзаменам. Чувствуя, как слабеет и как сонливость накатывает на него, поднимаясь с дороги, Билл полез в карман куртки, нащупал пару маленьких горьких таблеток, запил глотком выдохшейся колы. Марк рассказывал о том, что у него было вместо личной жизни.

— Если в прошлом что-то плохое было, оно на тебя влияет. Не знаю, может, у меня проблемы с доверием...

Билл понял, что он имеет в виду нелепость — не свою надежность, а собственную неспособность доверять людям.

— Так что я держу дистанцию. Дженнифер (это была его новая подружка) въехала ко мне ненадолго, но мне было слишком тесно. Мы с ней не могли найти общий язык. Квартирка была слишком маленькая. И она не давала мне нужного пространства — как моя жена. Постоянно мешалась, капала на мозги по поводу и без повода. Мы по-прежнему встречаемся... только теперь не так серьезно...

Билл подумал, что теперь он, наверное, мог полностью расшифровать все это. Марк был склонен к насилию — как и многие из тех, кто сам был жертвой насилия. В Турсо осталась жена, дрожавшая от страха, когда он поднимал один из своих изъязвленных кулаков; и в Пуле все обстояло так же. Билл внутренним ухом слышал истерические трели двуполого спора: Марк и безымянная женщина, мольбы и ругань, словно жуткий дуэт. Автостопщик продолжал плескать желчью на гарпий.

Теперь они спускались с гор. Земля зеленела и рыжела с каждой милей. Одинокие запертые домишки сменялись разбросанными кучками жилищ, ферм, вырезанных из поросших вереском склонов. Но, словно бы издеваясь над пассажирами, возвращающимися с холода, снова зарядил дождь. Билл щелкнул рычажком, дворники сначала принялись за работу рывками, затем ровно, затем быстро. И к тому времени, когда они проезжали поворот на Питлохри, земля, дорога и небо уже слились в единое парообразное целое. Тернер, доживи он до задницы двадцатого века, мог бы написать эту сероватую муть, подумал Билл.

Марк снова завел речь об Интернете. О том, как его друг — на самом деле скорее просто знакомый, завел маленький провайдерский бизнес и компанию по техподдержке. Друг позволял Марку работать на своем оборудовании, учиться, как все устроено. Дружба, которая на самом деле виртуальна точно так же, как и окошко Windows, подумал Билл. Марка там терпели — если он вообще не наврал насчет работы. Но Билл в общем-то думал не об этом — он вспоминал женщину, с которой переспал в Питлохри. Начинающая актриса, приехавшая на летний театральный фестиваль. Билл проезжал мимо и увидел ее в отвратительной постановке «Веера леди Уиндермир». Забавно — плохая постановка Уайльда. Забавно, насколько плохая режиссура, плохие актеры, плохие декорации и костюмы представились ему театральным эквивалентом откручивания настроек на телевизоре, делающих картинку слишком темной или чересчур контрастной. В этом случае результатом стала деревянная вульгарность, а не легкий и тонкий фарс.