Поэтому Марджори без тени сомнения произнесла:

– Думаю, это было бы прекрасно, правда ведь, мам? Пойдемте в «Шуберт». Тебе же нравится их мороженое, пап; я знаю, ты и сам хотел его предложить. А пока дайте мне минутку, я переоденусь и возьму пальто.

И она медленно, грациозно повернулась и не спеша пошла прочь, разорвав небольшой круг своих коллег-артистов, которые еще совсем недавно внушали ей такой восторг. Теперь, с появлением всего одной визитки, все изменилось; они сейчас выглядели незаметными и заурядными. Обреченными провести свои жизни с Нарбертским театром. Ей нужно не забывать заходить к ним время от времени, потому что им будет полезно видеть, какого успеха добился один из них.

Марджори не спеша сняла костюм, промокнула лицо платком, чтобы смягчить сценический макияж, вернуть губной помаде более натуральный оттенок вместо того ярко-красного цвета, который ей сказали использовать. Она снова попудрила лицо, побрызгала шею, запястья и подмышки духами, облачилась в довольно элегантную, к счастью, уличную одежду: гофрированную блузку, расклешенную шерстяную юбку и жилетку темно-изумрудного цвета, который так шел ее глазам.

Затем она присоединилась к своим родителям и мистеру Холмсу, заставив себя не гадать по поводу того, о чем они могли разговаривать в ее отсутствие. Сев в свою машину, мистер Холмс поехал за Кёнегсбергами до «Шуберта» – шумного кафе с блестящими металлическими прилавками, яркими красными табуретами и полированными черно-белыми полами. Оно выглядело совершенно шаблонным, – городок-то небольшой, – но это была идеальная обстановка для молодой, большеглазой честолюбивой кинозвезды.

Они сделали заказ. Марджори с матерью сидели в одном углу кабинки, мистер Холмс и отец – в другом. Они слушали отрепетированную речь мистера Холмса. Пару раз в год его отправляли в разные места, и даже в подобные «медвежьи углы» (мистер Кёнегсберг возмутился при этих словах), чтобы посмотреть конкурсы красоты и местные постановки. В «MGM» были уверены, что теперь, когда война закончилась (Японию победили месяц назад), должен произойти большой всплеск популярности кинофильмов, и им требовались звезды. Некоторые из старых звезд («Ну вы же знаете, о ком я: Кэтрин Хепбёрн, Марлен Дитрих и даже Гарбо»), блиставшие до войны, теперь вышли в тираж – все, капут. Студия нуждалась в молодых, привлекательных созданиях, новых лицах, соответствующих новому торжествующему настроению. И это была работа Эйба Холмса, счастливого семьянина, не любящего уезжать от своей жены и дочери («чтобы таскаться по всей стране, но работа – это работа, вы же меня понимаете, сэр?»), находить эти новые лица и везти их либо в Нью-Йорк, либо в Голливуд на кинопробы. Естественно, все расходы оплачивались; все затраты на поезд или остановку в отеле – возмещались. Все было совершенно законно, честь по чести; «Ну а что? Аву Гарднер открыли таким способом, ты знаешь эту историю, дев… в смысле мисс Кёнегсберг?»

Все трое взрослых повернулись к Марджори. Та застенчиво улыбнулась, потупила взгляд и отпила молочный коктейль, после чего кивнула. Конечно же, она знала, как открыли Аву Гарднер: сначала ее фотографию увидели в окне какого-то фотографа, а затем – кинопробы в Нью-Йорке. А теперь она была замужем за Микки Руни! Или это был Арти Шоу? Марджори немного запуталась. Но ведь Ава Гарднер занимала видное место в журналах для любителей кино и двигалась к своему статусу звезды, и она проходила кинопробы прямо в Нью-Йорке, как мистер Холмс предлагал теперь ей – Марджори Кёнегсберг!

– Конечно, фамилию придется изменить, – произнес мистер Холмс с поразительной бестактностью, учитывая компанию, которую он представлял. – Кёнегсберг. Чья это? Еврейская?

– Немецкая, – ледяным тоном произнес мистер Кёнегсберг.

– Марджори пойдет, наверное. Длинновато, конечно. Но пускай с этим разбирается рекламный отдел. Сначала мы должны провести кинопробы. Дайте-ка подумать, я буду в Нью-Йорке неделю. Мне нужно сначала заскочить еще в несколько городишек. Так как насчет двадцать первого? Скажем, после полудня?

– Мистер Холмс, уверен, мы все признательны вам за проявленный интерес. Но нам нужно время, чтобы это обсудить. Должен признаться, Голливуд меня совершенно не впечатляет. Это не место для порядочной молодой женщины. У нас в отношении Марджори более реалистичные планы, уверен, как и у вас – в отношении своей дочери. А теперь позвольте мне оплатить мороженое, а позже мы свяжемся с вами.

– Я понимаю, правда, понимаю. На самом деле, у меня целая очередь девушек, готовых бежать на пробы, так что от меня не убудет, если мисс Кёнегсберг решит иначе. Хотя я лично думаю, что она отлично пройдет пробы.

Мистер Холмс снова уставился своими проницательными глазками на Марджори, и снова она встретила его взгляд с высоко поднятой головой.

– Мне нужно будет подготовить сценку? – спросила Марджори, снова применяя тактику допущения, что ее родители согласятся.

– Нет, не беспокойся. Тут скорее важно то, как ты получаешься на фотографии. У нас на студии полно преподавателей по актерскому мастерству. И, если честно, это самое меньшее из того, что у нас есть.

Марджори почувствовала, как ее волнение немного угасло; она уже стала актрисой и не очень доброжелательно отнеслась к тому, что ее талант так недооценивают. Да, она понимала, что в кино важнее то, как ты выглядишь, чем то, как ты двигаешься; именно поэтому она так любила Вивьен Ли – та была в первую очередь настоящей актрисой, а во вторую – красавицей. Но такая категоричная подача приуменьшила божественный блеск момента, когда ее – прямо как Аву Гарднер! – «открыли». Словно она была какой-то новой, важной страной!

– Я все же могу подготовить одну. Я, естественно, заучила несколько для прослушиваний, – пробормотала Марджори, а мистер Холмс лишь пожал плечами.

– Как угодно.

Они еще некоторое время обменивались любезностями, мистер Холмс показал фотокарточку своей жены и ребенка, поворчал по поводу раннего поезда в Балтимор, а затем они стали расходиться. Мистер Холмс крепко пожал руку Марджори, наклонившись, чтобы еще раз взглянуть на ее лицо, затем хмыкнул и еще раз кивнул.

Во время короткой поездки на машине домой Кёнегсберги не обсуждали события этого вечера; будучи экспертами в манипулировании друг другом, родители еще лучше манипулировали своей дочерью и понимали, что нельзя прерывать ее неизбежные мечтания чем-то столь ужасным, как конструктивный разговор и планы. Эта тактика применялась в течение двух дней, пока как-то за ужином мистер Кёнегсберг ненароком не сообщил, что он и в самом деле позвонил по номеру на обороте визитки и выяснил, что Эйб Холмс работает на студию «MGM» в Калвер-Сити, Калифорния.

– Так что тут все в порядке, – произнес он, передавая Марджори ребрышки ягненка. – Он настоящий, хоть и грубиян. Надо отдать ему должное.

– Он кажется очень нахальным, – присоединилась к разговору миссис Кёнегсберг. – Я бы точно не назвала его интеллигентным.

– Я не понимаю, какое это имеет отношение к делу, – церемонно произнесла Марджори.

– Ну в этом-то как раз и суть проблемы, Марджори. Неужели ты хочешь иметь дело с таким неотесанным человеком? Конечно же нет. Да и вся эта идея нелепа. Не понимаю, зачем нам даже обсуждать этого человека. О кинопробах не может быть и речи. Марджори, знаю, что ты будешь дуться, но потом ты скажешь мне спасибо. Лучше прямо сейчас выкинуть эти глупости из головы. Ты молодая и благоразумная – ты справишься.