Я наблюдал за его подъездной дорожкой из своего окна через щелочку в шторах, такую узкую, что он никогда не смог бы меня заметить. Он вышел из дому, весело улыбаясь чему-то, и, открывая дверцу, увидел мое послание. Вытащил его, развернул и потемневшими глазами оглядел улицу. Улыбка исчезла с его лица. Я отошел назад, исчез в темноте моей комнаты, откуда не видел, как мистер Кроули сел в машину и уехал.

Несколько дней спустя собрался соседский дозор[21]— все пришли во двор Кроули, разговаривали, смеялись и делали вид, что все в порядке, тогда как их дома оставались пусты — грабь кого хочешь. Этот конкретный сбор, однако, был посвящен не ограблениям, а серийным убийствам: мы объединились в большую группу, находиться в которой было безопасно, и присматривали друг за другом. Была даже произнесена короткая речь о безопасности, о необходимости запирать двери и обо всем таком. Я хотел сказать им, что ради собственной безопасности они не должны собираться на дворе мистера Кроули, но он в тот вечер казался вполне безобидным. Если он и был способен выйти из себя и прикончить зараз пятьдесят человек, то по меньшей мере делать это сейчас у него не было желания. Я тоже пока был не готов напасть на него: все еще пытался побольше о нем узнать. Да и как я мог убить того, кто не погиб, приняв на себя град пуль? Такие дела требуют тщательного планирования, а на это нужно время.

Главной целью собрания был не столько разговор о безопасности, сколько попытка убедить себя, что мы не побеждены, что, несмотря на присутствие в городе убийцы, мы не ударились в панику и не собираемся превращаться в оголтелую толпу. Ничего такого. Важнее любых доказательств бесстрашия было то, что мы жарили сосиски для хот-догов, а значит, мне пришлось разводить костер во дворе Кроули.

Я начал с большого огня, бросив здоровенные чурки, оставшиеся от сухого дерева, которое спилили у себя на участке Уотсоны прошлым летом. Огонь быстро разгорелся, что было идеально для начала собрания, а потом, когда разговор о безопасности слишком затянулся, я стал шуровать в костре кочергой и длинными клещами, чтобы получились ровные слои ярко-красных углей. Костры для приготовления пищи отличаются от обычных, потому что требуется ровный, устойчивый жар, а не просто свет и тепло. Высокие языки пламени уступают место ровному огню и ярко-красному мерцанию горящего изнутри дерева. Я тщательно подготовил костер, направляя к местам горения кислород через миниатюрные ходы, чтобы создать широкое поле для жарки. Собрание закончилось как раз вовремя, и все повернулись к огню и приступили к барбекю.

Была там, конечно, и Брук со своей семьей, и я украдкой наблюдал за ней и ее братом: они надели на палки по сосиске и подошли к костру. Брук улыбнулась и присела рядом со мной, а ее брат — по другую сторону от нее. Они держали свои палки над углями в центре костра, где все еще плясали язычки пламени, и мне понадобилось какое-то время, чтобы заговорить с ней.

— Попробуй здесь, — сказал я, — показывая щипцами на одну из груд угля. — Здесь лучше прожарится.

— Спасибо, — сказала Брук и показала на это место Итану.

Они переместили свои сосиски, которые сразу начали поджариваться.

— Ух ты! — воскликнула Брук. — Вот это здорово! Ты хорошо разбираешься в огне.

— Четыре года в бойскаутах-волчатах,[22]— сказал я. — Это единственная известная мне организация, которая по-настоящему обучает мальчишек готовить на огне.

Брук рассмеялась:

— Ты наверняка получил значок «Заслуженный поджигатель».

Я хотел и дальше говорить с ней, но не знал, что сказать: я и без того слишком много наговорил на Хеллоуине. Не исключено, что я ее напугал, и мне не хотелось сделать это еще раз. Но, с другой стороны, мне нравился ее смех, и я хотел услышать его снова. В любом случае, подумал я, она же пошутила по поводу поджигателей, может, и мне удастся пошутить, не нагнав на нее страху.

— Мне сказали, что лучшего ученика, чем я, у них еще не было, — сообщил я. — Большинство скаутов сжигают только по одной хижине, а я сжег целых три и заброшенный склад в придачу.

— Неплохо, — сказала она, улыбаясь.

— Меня послали на всеамериканские соревнования, — добавил я. — Помнишь большой лесной пожар в Калифорнии в прошлом году?

Брук снова улыбнулась:

— Так это был ты? Отличная работа!

— Да, за это мне дали приз. Статуэтку вроде «Оскара», но в виде медвежонка Смоки[23]и наполненную бензином. Моя мама решила, что это баночка с джемом, и попыталась приготовить сэндвич.

Брук громко расхохоталась, едва не уронив сосиску, а потом рассмеялась над собственной неловкостью.

— Они уже готовы? — спросил Итан, разглядывая свою сосиску.

Он уже в пятый раз ее вытаскивал, а она даже не успела зарумяниться.

— Похоже, — сказала Брук, глядя на свою и вставая. — Спасибо, Джон.

Я кивнул, глядя им вслед, — они направились к столу за булочкой и горчицей. Я увидел, как она улыбается, беря кетчуп из рук мистера Кроули, и монстр в моей голове встал на дыбы, рыча и обнажая клыки. Как он смеет прикасаться к ней? Видимо, мне надо приглядывать за Брук, чтобы с ней ничего не случилось. Я почувствовал, что готов зарычать, и заставил себя улыбнуться. Повернувшись к костру, увидел, что мама озорно улыбается мне с другой его стороны. Я заворчал про себя — не хотел придумывать, что говорить на ее замечания, а она непременно начнет болтать всякую ерунду, когда мы вернемся домой. Я решил, что уйду с собрания последним.

Брук и Итан не вернулись к костру есть хот-доги, и тем вечером у меня больше не было случая поговорить с ней. Я видел, как она раздает горячий шоколад в одноразовых чашках, и надеялся, что принесет и мне. Но миссис Кроули ее опередила. Я выпил шоколад и выбросил чашку в костер, смотрел, как остатки шоколада чернеют на дереве, а чашка сворачивается и пузырится, а потом исчезает в углях. Вскоре после этого семья Брук покинула собрание.

Когда все сосиски были поджарены и люди начали расходиться, я скормил огню несколько больших чурок, сделав из них пирамиду ревущего огня. Это было прекрасно — так жарко, что красные и оранжевые языки превратились в ослепительные желтые и белые, настолько горячие, что толпа подалась назад, а я скинул куртку. Рядом с костром было тепло и светло, как в летний день, хотя был вечер в конце декабря. Я обошел костер, пошуровал в нем кочергой, посмеялся вместе с ним над тем, как он поедает дерево и уничтожает бумажные тарелки. Обычно костер трещит и щелкает, но на самом деле это говорит не огонь, а дерево. Чтобы услышать голос огня, нужно огромное пламя, как это, мощная топка, которая рычит, создавая собственную тягу. Я присел как можно ближе к огню и прислушался к его голосу — воющему шепоту радости и безумия.