Не отрывая взгляда от ее совиных глаз, Мерш ощупью нашел дверную ручку. Фургон качался из стороны в сторону, точно лодка на волнах.

– Вы… вам больше нечего мне сказать?

Гадалка прикрыла глаза и провела языком по губам. Потом скупым жестом перевернула верхнюю карту колоды. Сыщик ровно ничего не понимал в этих фокусах – он чуял только одно: эта карта сулила катастрофу.

Там был изображен скелет с косой в руке; он стоял на черной земле, откуда высовывались головы, руки, ноги…

– Это еще что? – еле слышно пролепетал сыщик. – Смерть, что ли?

– Нет. Это Безымянный Аркан, тринадцатый аркан марсельского Таро.

– И что же… что он означает?

– Что нужно начисто забыть о прошлом. Освободиться от всего, что вам мешает.

– Не понимаю.

Гадалка указала пальцем на нижнюю часть карты:

– Черная земля – это бессознательное. Истина – внутри вас. Там-то и нужно ее искать.

– Вы о ком это говорите?

– О вас обоих, да-да… Два брата, верно? Значит, два лика одной и той же реальности.

– Бессмыслица какая-то…

Сара подняла голову. Казалось, теперь эта женщина с ее круглыми глазами и дерзкой завивкой подшучивает над ним.

– Убийца… – пробормотала она, облизывая губы. – Он ждет, он наблюдает… Делайте то же самое, и вы узнаете.

– Да вы просто безумная старуха!

Жан-Луи рывком распахнул дверь, но потом внезапно остановился на пороге.

– А почему у вас такой черный язык?

Гадалка бегло усмехнулась, и сыщик отчего-то подумал о ключике от ящика Пандоры.

– Потому что мое слово писано несмываемыми чернилами. Я подобна книге. Я – словарь минувшего и будущего. Я – порождение дней и ночей.

Николь рассказала сыщику далеко не все. А собственно, почему она должна была поступить иначе? Либо ты соглашаешься сотрудничать, либо нет. Самой важной информацией, которую она скрыла, было имя дружка Сюзанны. Не сказать, что он был главным и постоянным любовником, но все же, несомненно, много для Сюзанны значил. И звали его Дени Массар. Николь видела его пару раз, не больше, но сразу же поняла, почему Сюзанна сходит по нему с ума. Этот парень – красивый, темпераментный, восторженный – был студентом «Эколь Нормаль», но бросил все, чтобы стать своим на заводах «Ситроен» в Жавеле. Кто мог с ним сравниться?! И вот Николь, после ночи, проведенной в слезах, молитвах и раздумьях, приняла важнейшее решение – провести собственное расследование.

Ведь именно она лучше всех знала Сюзанну. Могла восстановить в памяти последние дни подруги, расспросить всех, с кем та общалась, и в итоге напасть на след убийцы, заставшего ее врасплох… Да, она сделает это, притом куда быстрей, чем сыщики, которые завязли в студенческой среде, словно охотники, заплутавшие в утином болоте.

Человек, который приходил к ним домой и расспрашивал Николь, внушил ей только злость и отвращение. Типичный фашист, который сперва бьет, а уж потом задает вопросы…

Настоящий зверь, наверняка бывший каратель, воевавший в Алжире, где убивал направо и налево, палач и мерзавец. Разве такой субъект способен разыскать убийцу Сюзанны? Да никогда в жизни!

Вдобавок этот план поможет ей унять горе. Не хочет она сидеть и лить слезы как последняя идиотка! Сперва она понадеялась на помощь Сесиль, но после телефонного разговора с подругой поняла, что та не потянет. Сесиль была не готова разыгрывать сыщицу. Так что пускай остается дома и рыдает, пока она, Николь, занимается всем этим.

Итак, сегодня утром она встала, чувствуя особый прилив новой, лихорадочной энергии. Душ, завтрак, велосипед. Направление – Жавель, где расположены заводы «Ситроен».

Николь никогда не бывала там, да и вообще близко не подходила к Пятнадцатому округу Парижа. Она катила по набережным Сены, раздумывая о том, вернулись ли рабочие в цеха в этот понедельник, 27 мая. По радио объявили, что Помпиду и профсоюзы пришли к согласию. Минимальную зарплату подняли до трех франков в час, общую – на семь процентов, рабочая неделя сократилась до сорока часов, а профсоюзы получили право свободно действовать на предприятиях… Интересно, достаточно ли этого, чтобы пролетарии приступили к работе? Непонятно! Николь сошла с велосипеда и припрятала его в укромном месте, метрах в двухстах от заводов, – чтобы не украли.

Честно говоря (хотя Николь не призналась бы в этом даже под пыткой), она боялась арабов – тех, кого ее отец называл bicots – козлами. Это был совершенно необъяснимый страх, почти панический, родившийся еще в детстве, в те времена, когда мать рассказывала ей, что все арабы – сатиры, развратники с темными лицами, которые тискают девочек во время сеансов в кинотеатрах.

Поразмыслив, Николь решила надеть комплект из светлой джинсы – рубашку и брюки – и подпоясаться ниже талии широким ремнем. Плюс шейный платочек, вот и весь наряд. Может, в нем она и не походила на работницу, но, по ее мнению, этот ансамбль напоминал ковбойский, то есть вполне годился для исследования нового, незнакомого мира.

Империя заводов «Ситроен» занимала площадь в пятьдесят с лишним тысяч квадратных метров. На набережной Сены стояло длинное белое административное здание, увенчанное двумя квадратными башнями и логотипом «CITROЁN». А позади него тянулись черные заводские корпуса, скошенные крыши которых, если смотреть на них сверху, вероятно, напоминали мехи гигантского аккордеона.

С первого взгляда было ясно, что никто и не собирается возвращаться к работе. Стены завода пестрели воинственными лозунгами: «Забастовка на 100 %», «Оккупация района», «Ситроен – объединимся!», «Заводы – рабочим!», «Мы за сокращение рабочего дня без сокращения зарплаты!»… Одни рабочие охраняли вход, другие играли в петанк, третьи жарили сосиски на костре (сосиски – в десять часов утра!).

Внезапно перед Николь вырос парень в каскетке, лихо надвинутой на один глаз.

– Тебе чего? – спросил он.

– Я приехала повидаться с другом.

– Это у тебя-то дружок на «Ситроене»?

– Он забастовщик. Работает вместе с вами.

– Здесь больше никто не работает.

– Ну вы понимаете, что я имею в виду.

– Ты что – студентка?

– Да. И мы, студенты, солидарны с вами.

Внезапно парень грубо схватил ее за руку.

– Ладно, так и быть, красотка, – сказал он, с ухмылкой разглядывая ее безупречно чистые пальчики. – Мы тут все друг другу приятели.

Он махнул своему напарнику, и тот со скрипом приоткрыл тяжелую створку.

Николь протиснулась внутрь и очутилась в гигантском то ли ангаре, то ли складском помещении… она ничего не понимала в промышленной терминологии. Здесь не было станков и машин: помещение представляло собой нечто вроде выставки последних моделей «ситроен-2CV». Сотни рабочих в обычной одежде бродили без дела, играли в белот, пили вино – словом, расслаблялись. Некоторые еще только вылезали из упаковочных картонных коробок, где ночевали.

Пересекая помещение, Николь представляла себе, что идет по широкому лугу, где в дождливый день играют дети. Только у этих детей был странный вид. Жирные, словно напомаженные, волосы, глаза в окружении