Рихенца в ужасе воззрилась на него.

— Господь всемогущий, — прошептала она. Жофре торопливо вскочил и подбежал к ней. Молодая женщина отмахнулась от утешений и не сводила с дяди глаз, словно предчувствовала, что худшее ещё впереди. — И что случилось с этими остальными евреями?

— Уцелевшие просили о милосердии, предлагали обратиться в христианство и добились обещания сохранить жизнь. Но стоило им с семьями выйти из замка, толпа нахлынула и перебила всех.

Рихенца вздрогнула, инстинктивно положив руки на живот, будто в попытке защитить своё нерожденное дитя от такого ужасного мира.

— Даже детей, дядя Ричард?

— Да, девочка, даже детей.

В глазах Ричарда самым отвратительным выглядело то, что толпа предательски убила людей, искавших Божьей милости. Его взрастили в убеждении, что Господь призревает каждого из евреев в ожидании их обращении к Христу как Спасителю. Король догадывался, что тех евреев принять крещение побуждал страх, но вдруг потрясение помогло им увидеть божественную истину? Их не только предательски убили, им отказали в надежде на спасение души.

— Последующие события выявили истинные причины бунта, — продолжил Ричард. И теперь его обуревал гнев государя, а не верующего. — Вожаки толпы ворвались в Йоркский собор, где евреи хранили долговые обязательства. Запугав монахов, негодяи заставили отдать им расписки, после чего сожгли их прямо в нефе церкви.

Ричард снова принялся расхаживать. Уничтожив расписки, мятежники нанесли удар по самой короне, поскольку должники евреев являлись и должниками короля. Иудеи служили важным источником государственного дохода и находились под королевской защитой. Поэтому выступление приобретало политический смысл, не говоря уж о кощунственном обращении с Церковью и законом. А правосудие свершить не удалось. Горожане Йорка поклялись, что не принимали участия в осаде замка. возлагая вину на пришлых и принявших крест воинов А те, чьи личности удалось установить — кто сжигал долговые расписки, — сбежали из города задолго до приезда Лоншана. Зато шерифа и кастеляна канцлер наказал так сурово, чтобы другим знатным чиновникам, людям, не привыкшим отвечать за свои грехи и проступки, было неповадно. Их опала предупредит повторение Йоркских событий. Но Ричарда это утешало слабо. Человек, оскорбивший корону, должен быть повешен.

— Человеческая глупость не перестаёт меня удивлять, — сказал он. — Как резня беззащитных евреев способна помочь спасению Священного города? Только в Винчестере разум взял верх. Кое-кто из местных дураков обвинил евреев в ритуальном убийстве христианского ребёнка, но обвинение было отвергнуто королевским судом как беспочвенное. Жаль, что жители других городов не выказали подобного благоразумия.

— Бедные и необразованные охотно верят во всякие сказки, — заметила Алиенора, взяв внучку за руку. — Они считают, что евреи практикуют чёрную магию, и боятся того, чего не понимают. По счастью, люди знатные не так восприимчивы к суевериям, как и князья церкви. Всем вам известно, что я не дружила со святым Бернаром Клервосским. — Вспомнив любимое изречение аббата, что Анжуйцы от дьявола произошли и к дьяволу вернутся, королева улыбнулась. — Но когда один цистерцианский монах принялся проповедовать, что немецких евреев следует перебить до начала войны с сарацинами, Бернар поспешил в Германию и в одиночку сумел предотвратить расправу.

— Однако не все высокопоставленные так благоразумны, — возразил Ричард. — Французский король однажды рассказывал мне про христианского ребёнка, убитого в Понтуазе предположительно евреями. Хотя Филипп там родился, он ни на минуту не усомнился, что мальчик пал жертвой какого-то иудейского ритуала. Когда я напомнил ему, что его господин отец никогда не верил в подобные россказни, Филипп ощетинился как ёж и заявил, будто Людовика легко было сбить с пути. А потом понёс всякую чушь про тайные сборища евреев в пещерах под Парижем, где они приносят в жертву христианских младенцев. Полагаю, Филипп Капет — самый круглый дурак из сидевших на французском троне, — презрительно хмыкнул он. — А учитывая, что там некогда был король Карл по прозвищу Простоватый, это о многом говорит.

Жофре оказался в крайне неприятной ситуации, поскольку не хотел обидеть дядю жены, но чувствовал себя обязанным вступиться за феодального сеньора.

— Король Филипп не единственный, кто верит этим обвинениям против евреев. Я был совсем маленьким, но помню, как отец рассказывал про то, как граф Блуаский казнил немало иудеев за убийство младенца-христианина.

— Когда это было? — спросил Ричард, и услышав, что лет примерно двадцать назад, с пренебрежением пожал плечами: — Мне тогда было всего тринадцать, и я ничего об этом не помню.

— Зато я помню, — вмешалась Алиенора. — И знаю, что вина за случившееся падает на графа Тибо, а не на несчастных евреев. Тибо — дядя твоего кузена Генриха Шампанского, — пояснила она Рихенце, которая не слишком хорошо разбиралась в кровнородственных связях французской аристократии. — Я слышала, что он отправился в Святую землю, искупать грехи, и правильно сделал, потому как на руках его была кровь безвинных.

— Я не понимаю, мадам. — воспротивился Жофре, хоть и без особой охоты, но продолжавший защищать французского государя. — Как может быть граф в ответе за совершённое евреями преступление?

— Не было преступления, Жофре. Обвинение оказалось особенно возмутительным, потому что не было ни трупа, ни даже известия о пропавшем ребёнке. Какой-то слуга заявил, что видел, как еврей-разносчик бросил в Луару детское тело. Пошли слухи, история разрослась до того, что мальчишка был распят. Подчёркиваю, никаких доказательств в пользу этого обвинения не выявилось, но Тибо приказал схватить всех евреев в Блуа, всего около сорока душ. Тридцать один человек из числа мужчин и женщин были сожжены у столба, остальных бросили в темницу, а детей заставили креститься.

— Но почему? Из твоего рассказа следует, матушка, что Тибо едва ли мог поверить в подобную историю. — Ричард озвучил вопрос, вертевшийся у всех на языке. — Тогда почему он это сделал?

— По самой простой и недостойной причине — чтобы избежать возмущения. Понимаете ли, Тибо оказался достаточно глуп, чтобы взять в наложницы местную еврейку. И к тому же проявил беспечность, позволив известию о связи просочиться. Когда это случилось, на него обрушился гнев Церкви, собратьев-христиан и его жены, моей дочери от французского короля Алисы. — Последнее пояснение снова адресовалось Рихенце. — Поэтому когда было выдвинуто обвинение, Тибо ухватился за шанс доказать, что не подвластен более чарам своей иудейской возлюбленной, и принёс в жертву жизнь тридцати одного человека с целью