Живое воображение Рихенцы позволяло слишком ярко представить пережитый евреями ужас, ведь сожжение являлось худшей из судеб. Она вздрогнула, и Жофре обнял её за талию, сердясь на Ричарда и Алиенору, которым вздумалось потчевать его беременную жену историями, способными лишить её ночного покоя. Во время наступившей мрачной тишины. Рихенцу подмывало спросить, что сделалось с прочими евреями, которые не пошли к столбу, а остались в темнице.

— Остальные французские евреи ужаснулись тем, что стряслось с их собратьями в Блуа, — заговорила королева. — И вполне резонно опасались, что преследования могут перекинуться и на другие города, поэтому обратились к французскому королю. Людовик слишком часто давал понять, что вместо хребта у него пеньковая верёвка, но с неуклонной твёрдостью защищал французских евреев, никогда не давая веры всем этим россказням про ритуальные убийства. Он разослал по всем своим доменам грамоту с указом подданным не унижать евреев и не обижать их, и те повиновались. Ещё иудеи обратились за подмогой к брату Тибо, графу Шампанскому. Тот уже отверг подобное обвинение против евреев в Эперне, и как Людовик, принял меры по защите бедняг. Евреи нашли заступника и в лице третьего брата, епископа Санского, и при посредничестве последнего, Тибо согласился освободить заточённых иудеев и выдать насильно крещённых детей. Гарри слышал, что за уступку Тибо выжал из евреев сотню фунтов, и не могу сказать, что удивлена. И нет, — продолжила королева, предупреждая следующий вопрос. — Мне не известна судьба его возлюбленной-еврейки после её освобождения из темницы. Не знаю я и про то, как удалось Тибо умилостивить жену.

Теперь замолчала Алиенора, задумавшаяся об Алисе, дочери, которую не видела вот уже сорок лет, поскольку после расторжения брака Людовик изгнал супругу из жизни дочерей и сделал всё, чтобы очернить её в их глазах. Гарри хотя бы не запретил детям видеться с матерью за время её долгого заточения. а у него, она признавала, имелось куда больше причин, чем у Людовика.

Оглядываясь на себя прошлую, на женщину, которой некогда была — несчастной, скучающей женой Людовика и безрассудной. мятежной супругой Генриха, королева думала иногда, что та, молодая Алиенора, была незнакомкой, так часто нуждающейся в подсказках умудрённой опытом особы, которой она стала теперь. Ну почему мудрость приходит только с возрастом, когда она не так уж и нужна? Впрочем, нет, нужна, и Алиенора была решительно настроена обратить на пользу детям уроки, такой дорогой ценой усвоенные ей за годы долгой и насыщенной событиями жизни. Переводя взор с Ричарда на Рихенцу, она разбавила строгость клятвы благоразумным «если Бог даст», потому как осознала наконец, что не проворным достаётся успешный бег, не храбрым — победа, но время и случай для всех их.

Жофре вскоре придумал предлог увести Рихенцу в опочивальню. Он обращался с женой с преувеличенной заботливостью, словно с редким экзотическим цветком, на который и дышать-то надо с осторожностью. Хавиза с грустью посмотрела на пару, но потом покачала головой и иронично улыбнулась:

— Мужчины так благоговеют над первенцем. Увы, во время третей или четвёртой беременности Рихенца обнаружит, что супруг не понимает одного: почему женщине требуется целых девять месяцев, когда его любимой борзой хватает двух, чтобы ощениться.

Алиенора рассмеялась. Ричард не улыбнулся, но и не проронил ни слова, покуда Хавиза не откланялась и не удалилась на достаточное расстояние.

— Странно слышать подобные шутки от женщины, первый брак которой оказался бесплодным, — сказал он. — Не понимаю я и того, что ты находишь в её обществе, матушка. Твёрдостью характера она способна поспорить с любым мужчиной, а язык у неё острый, хоть хлеб режь.

— Ричард, она шутит над деторождением по той же самой причине, по какой мужчины зубоскалят перед битвой — с целью скрыть страх. И признаюсь, мне нравится её общество. Хавиза проявила отвагу, воспротивившись нежеланному браку, но ей хватило ума согласиться, как только поражение стало неизбежным. И если ты не заметил, то я вполне способна жить своим умом.

— С такой же лёгкостью можно не заметить, что солнце восходит на востоке и садится на западе, — хмыкнул король.

Алиенора допила вино и поставила кубок под ноги на траву.

— Если мне не изменяет память, шерифом Йоркшира был старший брат Уилла Маршала, Джон, — сказала она. — Мне показалось, я видела его в твоей свите. И это всё объясняет — он приехал просить вернуть должность?

Ричард кивнул:

— Пусть хоть на коленках ползает до самого Мартинова дня, пользы ему это не принесёт. Вопиющая неспособность — меньший из его грехов. Лоншан подозревает, что шериф закулисно направлял бунтовщиков, хотя сам признаёт, что не может привести доказательств. Вот почему Гийом действовал так быстро, сместив Маршала и назначив вместо него своего брата Осберта.

Алиенора не возражала против опалы Джона Маршала, выказавшего непростительную несообразительность. Но заменив Маршала на собственного брата, Лоншан сыграл на руку своим врагам, дав повод подозревать себя в скрытых намерениях.

Ты сказал, что папа согласился назначить Лоншана своим легатом...

— Согласился? — прервал мать Ричард. — Да он продал эту должность, только и всего, выжав из меня полторы тысячи марок, а иначе отказывался даже говорить на эту тему.

— Как бы то ни было, Лоншан теперь папский легат, канцлер, юстициар и епископ Илийский, — продолжила королева. — Ричард, ты доверяешь одному человеку огромную власть. Разумно ли это? История учит, что мир прочнее, когда имеются два соперника, обладающих равной силой. Стоит сместить баланс в одну из сторон, и война неизбежна, как в случае с Афинами и Спартой или Римом и Карфагеном.

Ричард уселся на одно из пустующих кресел.

— И кому предлагаешь ты поручить роль Спарты в противовес Афинам Лоншана? Уже не Джонни, случайно?

— Да, Джон обращался ко мне насчёт клятвы, которую ты от него потребовал. Ему кажется опасным, если ты и он одновременно будете находиться вне Англии в течение нескольких лет. Поразмыслив, я согласилась с ним. Одно его присутствие успокоит баронов, которые косо смотрят на Лоншана. А Гийому придётся поумерить спесь в обращении с этими же баронами, если он будет знать, что те смогут обратиться со своими обидами к твоему брату. В таком случае ты лишишь их всякого оправдания для жалоб.

— В твоих словах есть правда, матушка. Лоншану не стоило назначать своего брата на место Маршала. Но если я сейчас вмешаюсь, то поставлю под удар его авторитет в