как глоток свободы, Ирис снова осталась одна, и глубокая печаль охватила её. Всё горше становилось ей сознание своей беспомощности, всё тяжелее на душе.

Она и не знала, как много, оказывается, у неё было врагов, скрытых, коварных… А друзья? Теперь она не была уверена, есть ли вообще таковые? Что значат князь Гримберт, Дван или другие фризы — её земляки, люди, среди которых она выросла, которых прежде считала своей защитой, своим родом? Ищут ли они её или считают погибшей? А её дедушка, вождь Альбуен, который когда-то водил храбрых фризов в опасные сражения, а ныне стал беспомощен, смертельным недугом прикованный к постели?.. Остаётся только Тайгет! Но и его она потеряла: где он теперь? помнит ли ещё о ней?.. Ирис вздохнула. Кто станет искать её? Кто освободит её из этой ловушки?.. Увы, она одинока на свете!

Первые дни, после того, как один из рыцарей маркиза Гундахара привёл Ирис в комнату, которая и стала её темницей, девушка с нетерпением ждала Адальрика. Иногда она тихонько плакала по ночам, сидя в постели и простирая руки во враждебную темноту: такое у неё было желание обнять возлюбленного юношу, найти в нём утешение и поддержку. Ночь проходила, наступал день, а за ним снова бессонная ночь и новый безрадостный день, но от Адальрика по-прежнему не было никаких вестей. Ирис казалось, что сердце её не выдержит этой пытки ожиданием и разорвётся.

Это было непонятно и странно, и Ирис терялась в догадках. Она ни мгновения не сомневалась в любви Адальрика, в его благородстве и честности. Какая же причина могла побудить его поступить так: держать её в неведении, не искать ни путей, ни средств для того, чтобы увидеться с ней? Пусть хотя бы один разок, одно короткое мгновение! Только бы знать, что он помнит о ней, что желает ей помочь, хотя это и не в его силах…

Однажды утром Ирис, измученная неизвестностью, не выдержала и спросила служанку, которая приносила ей поесть:

— Чем сейчас занят благородный рыцарь Адальрик? Он ведь здесь, в замке?

Служанка вскинула на неё удивленный взгляд:

— Нет, мадемуазель! Рыцарь Адальрик покинул Тревию на следующий день после прибытия знатной гостьи из Аремора. Ну, той дамы, которая когда-то была королевой…

Да, Ирис хорошо запомнила тот день.

Она вышивала цветы на лоскуте тонкой ткани, который должен был стать её шейной косынкой (рукоделие и чтение помогали ей коротать однообразные дни ожидания), когда неожиданно услышала грохот подков. Ирис выглянула из окна на внутренний замковый двор. Маркиз Гундахар, величественно восседая в седле, встречал пышный кортеж у самых крепостных ворот, как и полагалось по рыцарскому обычаю. Рядом с хозяином замка, тоже верхом, находились его сыновья, среди которых самым заметным был, конечно же, красавец Адальрик. Это был день, когда Ирис видела его в последний раз, и — когда впервые увидела бывшую королеву Аремора.

Бросив поводья конюшему, маркиз Гундахар степенно направился к украшенному позолотой и гербами дорожному дормезу — даму следовало препроводить в отведённые ей покои. И вот она пошла рядом с ним, величественным жестом положив свою руку в белой шёлковой перчатке с кружевной каймой на тяжёлую металлическую рукавицу маркиза. Опасаясь наступить в конский навоз и глядя себе под ноги, дама слегка наклонила голову с высокой причёской, похожей на корону, и Ирис не смогла разглядеть её лицо.

Вечером в честь высокой гостьи из Аремора маркиз устроил весёлое пиршество с обжорством и обильным возлиянием. И Ирис даже не догадывалась, что там, среди песен труверов, смеха и шуток, решалась её судьба…

А на следующий день в комнату Ирис явились два лучника, и в их сопровождении девушка наконец покинула свою темницу. Она долго спускалась по узкой винтовой лестнице, пока не очутилась перед дубовой дверью, почерневшей от копоти настенных факелов.

Когда Ирис ввели в гостевые покои бывшей королевы, та даже не взглянула на девушку, не ответила на её поклон, а только попросила её подать зеркало с туалетного столика.

Какое-то время Розмунда, сидевшая на кровати с пологом, пристально смотрелась в него, то взбивая кончиками пальцев начёс над высоким белым лбом, то поправляя рыжие завитки на висках. Затем она, по-прежнему не двигаясь с места, послала Ирис за баночками с белилами и румянами, за пудрой для лица, за кисточками для бровей и ресниц. Наклонив голову то к одному, то к другому плечу, она отложила зеркало и долго, изучающим придирчивым взглядом, рассматривала стоявшую перед ней девушку.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

— У тебя чудесный цвет лица и волосы удивительно хороши, — наконец произнесла Розмунда пренебрежительным тоном, — но в этом, я полагаю, заслуга твоей матери. Как вижу, тебя не научили, что девушкам из благородных семейств следует отращивать волосы подлиннее, тщательно ухаживать за ними и укладывать в затейливые причёски… Фигура… фигура у тебя, скажем откровенно, незавидная: плечи острые, грудь маленькая, бёдра узкие. Северянки все такие?.. А вот глаза, о да, я узнаю эти глаза! Ты знаешь, что они достались тебе от отца?

— Вы были знакомы с моим отцом? — сразу встрепенулась Ирис, с робкой надеждой вглядываясь в бывшую королеву: вдруг знатная гостья прибыла в Тревию, чтобы освободить её из заточения и забрать с собой?

Но Розмунда не ответила на её вопрос: будто и не услышала его.

— Сколько тебе лет? — продолжала она, не сводя с девушки холодных светло-голубых глаз. — Шестнадцать? Ах, нет, пожалуй, уже почти семнадцать!.. Когда мне было столько же, я жила в нашем родовом замке, с моими родителями, хотя за меня давно сватались лучшие рыцари королевства. Но я была равнодушна к любви, я пылала страстью только к одной-единственной вещи на свете — к власти… Ну а ты любишь власть? Стремишься взойти на трон, мечтаешь возложить на свою голову корону и править Аремором?

Хотя Розмунда старалась держать себя в руках, в её голосе прорывалась затаённая злоба против девушки, которая могла стать препятствием на её пути к ареморскому трону.

— Я ненавидела твою мать! — вдруг, потеряв самообладание, воскликнула она. — Она дала королю то, чего он жаждал больше всего на свете и чего я не могла ему дать; и он стал презирать меня из-за неё. Он мог бы выгнать меня из Аремора, если бы мне не принадлежало в королевстве немало замков, а у моего отца не было много приверженцев. К тому же, я ведь истинная королева, я из рода Монсегюр, некогда владевшего половиной Аремора. Аралуен же была здесь чужестранкой! Ты тоже чужая в Ареморе, ты не можешь быть истинной наследницей