Уже полгода, как Волынский не бывает или почти не бывает у Бирона. Став кабинет–министром, он по часу и больше разговаривает один на один с Анной Ивановной, но может по неделе и больше не появляться у своего патрона и благодетеля. Разумеется, он завален работой, да к тому же еще и пишет свои сочинения… Но раньше ведь он тоже не бездельничал, а вот время появляться у Бирона выкраивал. И раньше он всем желающим слушать рассказывал, какой Бирон хороший человек, а теперь вот рассказывает, какой Бирон невероятный грубиян — все у него, у Бирона, зависит от настроения. Если в духе — обласкает, если сердит, то начнет непременно ворчать и принимает, словно лакея. И кого, кого?! Самого кабинет–министра!

Волынский мало того, что перестал оказывать патрону уважение, он ещё и начинает делать о нем разные нехорошие высказывания — за глаза, разумеется. Разговор ры эти рано или поздно передаются Бирону, но пока Волынский высмеивает способ, которым Бирон стал чем–то вроде государя, его внешность или грубость, Бирон переносит это стоически. Или, может быть, помнит время, когда Волынский прогибался перед ним и оказывал разнообразные услуги?

Решительные действия Бирон предпринимает, только когда Волынский выступает против него в Кабинете, то есть от лакейских сплетен и демонстрации неуважения переходит к открытым боевым действиям. В тот день в кабинете обсуждалось, надо ли давать вознаграждение за счет казны полякам, владения которых потравили русские войска, когда шли к Данцигу через области Речи Посполитой. Бирон считал, что вознаграждение давать необходимо, но это тоже было убеждение далеко не бескорыстное: как герцог Курляндский Бирон формально оставался вассалом Речи Посполитой. Реально Польша очень мало влияла на положение дел в герцогстве, но при желании могла вмешаться очень сильно, и Бирон старался не раздражать без необходимости страну–сюзерена…

А вот Волынский был против того, чтобы тратить казну на каких–то там полячишек, и во время заседания Кабинета сказал с полной определенностью: поскольку, мол, я–то не вассал Польши и не имею владений на её территории, то и не вижу причин задабривать народ, исстари враждебный Российской империи. Эти слова, разумеется, были переданы Бирону и привели его в страшную ярость: ведь реально что заявлял Волынский? Что Бирон, уже почти десять лет кормящийся от России, остается для неё чуждым элементом и не блюдет её интересов, а только свои собственные…

По существу дела Волынский прав, Бирон и правда ничего другого отродясь не делал, как использовал русскую казну для решения своих собственных проблем. Но именно потому, что это правда, эта истина и становится самой страшной тайной Бирона. Чем–то вроде иглы, которая спрятана в утке, а утка в зайце, а заяц в ларце на Дубе… И самого себя, и всех окружающих он изо всех сил уверяет, что приносит Российской империи самую непосредственную и притом очень большую пользу, что Россия чуть ли не погибнет, как только Бирон отступится от её дел. Сказать, что своими частными делами Бирон приносит вред России, значило начать снимать ларец и пытаться достать ту самую заветную иглу….

Зачем Волынский, опытный интриган и царедворец, делает такую редкую глупость? То есть вообще раздражать Бирона глупо; уж если стал у него реже бывать, если Бирон порой рычит, что Волынский сам теперь все может, недаром же он часами разговаривает с Анной… Даже в этой ситуации человек с опытом Волынского должен был уже насторожиться, уже принять меры к тому, чтобы не потерять доверия всесильного Бирона. А тут какие–то мальчишеские выходки! Ведь Волынский действует вовсе не из принципа, не по глубокому нравственному убеждению; и он прекрасно понимает, что, вякнув на заседании Кабинета, он не прикончит Бирона, а только приведет его в ярость. Артемий Петрович слишком опытен и умен, чтобы этого не понимать.

На мой взгляд, это невозможно объяснить рациональными причинами. Уходить от Бирона — глупо и, говоря откровенно, еще и немного непорядочно. Раздражать Бирона — смертельно опасно, и действия, которые совершает Волынский, не вызваны никакой необходимостью. Тут я вижу две вполне иррациональные причины, которые коренятся в особенностях характера Волынского.

Одна из них — крайнее самомнение. Волынский ни минуты не сомневается в том, что он умнее всех и в любом случае сумеет всех обмануть, использовать в своих интересах, сделать своими верными сотрудниками и исполнителями…

Смертный грех гордыни неизбежно сопряжен с другим и тоже смертным грехом — грехом отчаяния. Уже потому, что, впадая в грех гордыни, человек постоянно сталкивается с несоответствием своего самомнения и реальности. И окружающие оказываются умнее, чем ему это кажется, и сам он менее значителен…

Так и Волынский. Он думал, что, добившись постоянных аудиенций у царицы, сразу же сможет её обаять, подчинить себе, стать главным среди временщиков, а потом, глядишь, и единственным… Это не удается; царица ценит Волынского, но числит его лишь одним из многих приближенных. Волынский начинает отзываться о ней не лучшим образом; в том числе многое позволяет в присутствии своих доверенных дворовых людей. Это не умно — в той же мере неумно, как и уверенность, что императрица сразу же падет, сраженная блеском его ума. Но это вытекает из особенностей характера Волынского, что тут поделаешь.

Так же неумно недооценивать Бирона, глупо наносить ему мелкие, заведомо не смертельные уколы. Но Артемий Волынский так возомнил о своем уме и таланте, так чувствует себя выше всех, что уже считает себя неуязвимым. Он начинает действовать неосторожно. Гораздо в большей степени неосторожно, чем подсказывают ему и ум, и опыт жизни. Но он уже буквально не может удерживать в себе торжество, не может не демонстрировать превосходства. Неумно? Вне всякого сомнения, Волынский ведет себя вызывающе и глупо. Объяснить его поведение можно только чисто иррациональными причинами: ну очень ему хотелось хвастаться, очень было нужно, чтобы все видели — он тут самый умный, а не какие–то там!

…И в этот–то момент «какие–то там» и наносят могучий удар. Бирон пишет императрице донос: мол, в своем «Генеральном проекте» Волынский указывает на преступления приближенных императрицы. Пусть–ка он назовет всех, кого он имел в виду, и докажет их преступления! А заодно — неплохо бы выяснить, так ли уж чист сам Волынский! Если проверять всех — то, конечно же, и его за компанию со всеми.

А второй мотив доноса — это избиение Тредиаковского — теперь пришло время класть в политический пасьянс и эту карту: ведь Артемий Волынский избил Тредиаковского в его, Бирона, дворцовых покоях! Если не пресечь такого рода поступки, то это оскорбление окажется только первым в ряду множества других оскорблений, и бедного Бирона скоро останется только тихо похоронить…

Бирон требует проверки, суда, разбирательства. Во–первых, уж он–то, вытащивший Артемия Волынского и вознесший его на вершину власти, знает точно: стоит копнуть его нового врага хорошенько, и что–нибудь обязательно отыщется.

Во–вторых, у него нет оснований не верить ведомству Ушакова. Он знает — достаточно спровадить туда человека, а там он сам расскажет, в чём виноват. Как вот и князь Черкасский сознался в государственной измене, не успев попасть в руки палачей.