А не пожевать ли мне самому? Действительно, когда ты ночью спишь, хоть на работе, хоть дома – тебе есть не хочется. Проснешься и захочешь. Но если не спишь-то кушать надо. У меня лично на ночных сменах около полуночи всегда такое желание появлялось, и сейчас не исключение из этого правила.

Вот я и вытянул сухарь и принялся его угрызать. Пашка тоже вышел из полудремы и спросил:

– А не боишься перед боем есть? Говорили же, что пустые кишки лучше зашивать…

– Паш, не беспокойся. Хоть пнем по сове, хоть совой по пню – итог один. Кто нас успеет к хирургам на стол заволочь? Добрые люди-то найдутся, но хирурги будут только, как Новороссийск возьмем. Так что не борись с голодом, да и животом паек нести – совсем легко.

– Умеешь ты убедить, Андрюха. Не буду бороться с голосом своего брюха.

И мы захрустели завтрашним (или сегодняшним) пайком. Хорошие сухари попались, не пригоревшие и не пересушенные до каменной твердости.

Вот, теперь плечам будет легче на пару сухарей. Не отказался бы и от кусочка сала, но вчера интенданты такими добрыми не были, чтобы салом нас порадовать. Нет, двух что-то мало, потому надо и третий отправить «путем всея земли», а вот больше – не надо.

Получилось хорошо, и тошнить как-то меньше стало – не то идем так удачно, не то от еды желудку лучше стало. Отпил воды и спрятал фляжку в мешок. Вроде как окрестности Озерейки не сухие, есть река, да и родники должны найтись: не жаркое лето на дворе, но кто же знает, где позиция моя окажется: возле речки Озерейки или далеко от воды. Потому я запасу фляжек еще давно уделил внимание, оттого их аж три штуки. Найдется четвертая – тоже не откажусь. Люблю попить – хоть воды, хоть чаю, хоть компоту. От пепси-колы тоже не откажусь. Вроде как «Фанта» у немцев уже тоже появилась. Я к ней в своей жизни был равнодушен, но за бесплатно – готов. Кстати, вроде как немцы ее делали из яблок, вдруг это вкуснее окажется.

Так вот я и развлекался, то болтовней с Пашкой, то подъемом героизма у салажат, то мелкими размышлениями над глубокими местами.

И это меня радовало, потому что надоело уже переживать о том, что со мной будет. Раз сейчас тебя не одолевают мысли, для чего ты, надолго ли, и как скоро тебя что-нибудь настигнет – так это просто великолепно! Лучше уж думать об этой несчастной «Фанте», про которую через часок забуду, чем о том, какая дырка тебе суждена на этот раз. Кстати, а я оказался разгильдяем– знак за ранение мне положен, а я его так и не ношу. Ну и ладно, не орден же, чтоб особо гордиться тем, что его носишь. Это раньше считалось, что если рану получил, то, значит, сошелся с врагом близко, а не убежал. Сейчас война другая. Настигает даже вдали от фронта. Вот попади в нас сейчас торпеда, то и потопли бы вдали от земли и врагов не увидев, кто ее пустил… Так, пора возвращаться мыслями к «Фанте»: я себя явно переоценил, всё же напряженные нервы прорвались наружу.

Вроде вибрация корпуса как-то изменилась. Мы сбавляем ход? А отчего? Опять кто-то оторвался или подходим к месту назначения?..

Нет, мы еще долго плыли сквозь ночь. Поскольку в сон уже не тянуло, я поболтал с Пашкой о том, как в такую тьму, соблюдая маскировку, идти куда надо, и еще не одному, а в компании.

– Андрюха, есть и ночная оптика, ночные бинокли и ночные визиры, которые помощнее, чем обычные. У нас на борту, правда, ничего такого и в помине не было. Так что дело в тренированных глазах и знакомстве с берегами. Наш командир до войны был рыбаком, потому все местные ориентиры знал, как собственные ладони. Он, наверное, прямо чувствовал, что через полчаса на трехузловом ходу будет именно этот мыс, а не другой.

Тут я из ехидства попросил его сказать, что он вокруг видит. Пашка ответил, что справа на палубе Андрюха, который ехидные вопросы задает, слева Олег, который жует второй сухарь. Дальше по палубе несется какой-то здешний начальник по направлению на бак. Слева по борту Турция, справа по борту Страна Советов. Так он героически выкрутился из расставленной ловушки. Ну да то же самое могу сказать и я. Пашка отбил мою атаку и продолжил:

– Хотя должен сказать, немецкие коробки ни разу ночью не показывались. Я думал, что их вообще поблизости нет, а когда узнал, что они десант высадили, то сильно удивился. Немецкие самолеты ночью иногда летали, иногда нас и бомбили, но не помню, чтобы в кого-то ночью попали. Опасность была больше от немецких пушек, когда они в Керчи были. Ну и на мель сесть – этого тоже хватало. Вот когда мы десант в Камыш-Буруне высаживали, то посадили две баржи на мель у Тузлы. Пока снимались, день наступил, а высаживаться начали к полудню, при этом не все вообще дошли до места высадки. Потом по этому поводу разбирался Особый отдел, вроде даже кого-то из шкиперов за трусость под трибунал отдали. Оттого что застряли, так и под налет немцев попали, одна баржа утопла, и вторая тоже едва на дно не пошла. На борту среди бойцов паника возникла, часть за борт попрыгала. И на что они только рассчитывали, в декабре, да и плавать не умея? Да и часть пушек в море посбрасывали, прямо как в старые времена – когда на мель садились, то пушки сбрасывали, чтоб разгрузиться. Наверное, кто-то на барже об этом вспомнил, только забыл, что они не мели сидели. Но не утопли.

– Это там вас снарядом достало?

– Нет, это было в декабре, перед самым Новым годом, двадцать шестого числа, кажется. А нас отоварили в мае, когда немцы снова Керчь заняли. И все лето прошло либо в стоячем положении, либо в ползучем. Когда тебя бомбят, то основное спасение – маневр. Ну, и зенитки, если они есть. У нас же была сорокапятка на баке и два зенитных максима, то есть почти ничего. Так что надо было за «юнкерсом» глядеть в оба и видеть, когда от него бомба отрывается, как дерьмо от летящей чайки. Увидел и уклоняешься. Неправильно уклонился – отскребай дерьмо от палубы. Так что сам понимаешь, Андрюха, как мы себя чувствовали, когда немцы появлялись над нами. Как мишени. Но как-то проносило мимо, только в июне пулеметами нас причесали. Один убитый, трое раненых. Мне тогда морду украсило осколком или щепкой. Наш механик Митрич, а он человек еще старорежимной закладки, так как-то сказал, что каждый раз угоднику Николе Мирликийскому молился, чтоб отвел беду. Видно, Митрич у Николы был на хорошем счету.

Так мы и беседовали, пока воздух не разорвал грохот орудий.

Началось! Мы повскакали с мест и впереди увидели яркие вспышки второго залпа. И на берегу кое-что стало видно. Парашютные осветительные снаряды горели над береговой чертой и освещали ее. Там что-то пылало – дом, наверное, или сарай.

Мы стали готовиться, заодно и салажат осмотрели и поправили им снаряжение. Но, как оказалось, всё было еще рано. Сначала об этом сказали Анисимов и ротный, пройдя и подбодрив нас. Ну и, конечно, так и получилось.

Артиллерия активно молотила по берегу с полчаса. Конечно, видно нам было не здорово, потому как вспышки заслонялись от нас деталями корпуса «Аджаристана». А самим куда-то пройти и глянуть – были сложности. Народу на палубе хватало, да и экипаж нервно реагировал на излишнее хождение по палубе и трапам – мешаем, дескать. На самой канлодке комендоры были наготове возле орудий, но в бой пока не вступали.