Читая стенограммы производственных и профсоюзных собраний «шарашек», где обсуждались производственные планы и социалистические обязательства (!), я не мог понять, кто из выступавших зэк, к кто – вольнонаемный. В своих воспоминаниях заключенные инженеры рассказывали, как в столовых они сидели за белоснежными скатертями. Официанты (блатные зэки) разносили блюда не хуже станционного ресторана. У каждого прибора лежал небольшой чистый листок бумаги – заказ на завтра. Возможности заказа достаточно характеризуются тем, что некоторые избегали заказывать курицу, чтоб не возиться с костями и не пачкать рук.

Тогда я работал в Институте атомной энергии им. Курчатова, где в новопостроенной столовой инженеры, кандидаты наук и даже отдельные доктора толкались в общей очереди с подносами на раздаче («самообслуживание») и ели за пластиковыми столами без всяких скатертей.

Затем Солженицын опубликовал «Архипелаг ГУЛАГ» и «Красное колесо». Да, в тот момент они были многим интересны. Ну а сейчас? Найдется ли хоть один человек, который их читает на ночь, как «Войну и мир» и «Евгения Онегина»? И будет ли использовать серьезный исследователь эти книги в качестве документальных материалов по истории лагерей, Первой мировой войны, революции и т. д.?

Возьмем «Август четырнадцатого». Я прочитал его где-то в 1972 или 1973 году в первом издании «YMCA-presse» (Париж, 1971). На мой дилетантский взгляд, с литературной точки зрения книжка скучная, и я читал только потому, что она была запрещена. Меня поразило, что бывший командир артиллерийской батареи, капитан Солженицын, так слабо разбирается не только в политике и истории, но и в артиллерии. Судите сами.

Автор издевается над генералом Благовещенским:

«А еще привалило 6-му такое счастье, какое редкому корпусу достается: артиллерийский тяжелый дивизион, с калибрами, мало известными в русской армии, – с шестидюймовыми гаубицами. Уж этот-то ни на что не похожий подарок и совсем не знал Благовещенский, куда пристроить, и тоже определил: в „резерв“…

Все возвращалось: неудачная поездка – сегодня день боя – он не при деле – куда-то надо спешить: к Самсонову? к Артамонову?… Он различал отчетливые в рассветной прохладе отдельные орудийные выстрелы, еще неслившиеся полеты снарядов, и тут, у села или в селе, разрывы. Трехдюймовая. Шести. А вот эта как бы не побольше».

6-дюймовая гаубица у Солженицына – «счастье и подарок». А к августу 1914 года в русской армии имелась 41 батарея по 164 6-дюймовых полевых тяжелых гаубиц. А были еще и крепостные 6-дюймовые гаубицы, мало отличающиеся от полевых. Кроме того, на вооружении русской армии с 1883 года состояли сотни 6-дюймовых полевых мортир. Я уж не говорю о 6-дюймовых пушках весом в 120, 190 и 200 пудов, и т. д., и т. п. 6-дюймовый калибр имели еще полупудовые единороги веселой царицы Елизаветы Петровны. Вот такой «малоизвестный калибр» был в русской артиллерии!

Любопытно, что Солженицын в «Августе…» упоминает только два калибра в русской артиллерии – 3 дюйма и 6 дюймов. Хотя 122-мм (48-линейных) полевых гаубиц в русской армии в августе 1914 года имелось 512, то есть более чем в 3 раза больше, чем 6-дюймовых гаубиц. Но бравый капитан о 48-линейных гаубицах, равно как о 42-линейных пушках, и слыхом не слыхивал, а, поди ж, сел писать.

Солженицын в разных местах умничает, что немцы стреляли снарядами больше 6 дюймов. В полевой войне стрельба по открыто расположенным частям из орудий калибра 20 см и более – преступная трата снарядов, чего немцы никогда не допускали. Перечень ляпов нашего славного артиллериста можно продолжить еще не на одну страницу.

Почти 20 лет российские министры и президенты открыто в лицо называли Солженицына великим русским писателем. И он даже для приличия ни разу не отнекивался. Равно он не протестовал против титулов «Лев Толстой XX века» и «Достоевский XX века»? Сам себя Александр Исаевич скромно именовал «антиЛениным».

Правда, подлинный титул «великий писатель» у нас в России присваивался только его величеством Временем. И, судя по всему, Время уже вынесло свой приговор.

Любопытно, что жизнь Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова досконально известна литературоведам и историкам буквально по дням. И если они о чем-то спорят, то по мелочам.

Читатель без труда может узнать, за что, когда и как подвергались правительственным репрессиям наши писатели. Когда какими тиражами издавались их книги. Каков был реальный успех (продаваемость) этих книг. Какой авторы получали гонорар. На какие средства, к примеру, Чехов купил усадьбу Мелихово. Сколько Пушкин потратил на вино в январе 1837 года. Ну а жизнь Солженицына – это скандалы, эпатаж, триумфы и море белых пятен, причем именно в самых поворотных моментах его биографии.

Биография Солженицына действительно состоит из одних тайн. Начнем хотя бы со шрама, немного наискосок пересекающего его лоб к переносице.

Фронтовое ранение, следы пыток на Лубянке? Биограф Солженицына Ржезач утверждает, что это ему врезал одноклассник Шурик Коган за антисемитские высказывания. А может, Ржезач врет? Тогда почему ни это, ни другие его высказывания ни Солженицын, ни его семья не опровергают и не выдают иные версии? Кстати, ни в тюрьме, ни в лагере Исаича ни разу пальцем не тронули.

А почему 9 февраля 1945 года капитан Красной армии, командир батареи звуковой разведки, был арестован СМЕРШ и отправлен в Лубянскую тюрьму? Солженицын утверждает, что причиной ареста стали письма родным и приятелю Виткевичу, в которых он резко критиковал Сталина и советский строй. Пардон! Так как же сей капитан не знал, что даже солдатские письма ВСЕ (!) до единого просматриваются военной цензурой. А тут комбат, ведающий секретной аппаратурой! Он что, камикадзе? Сам захотел в ГУЛАГ, а то и под высшую меру? Что-то не складывается, а тут еще достоверно известно, что он еще за много месяцев до ареста отправлял аналогичные письма. У его биографов и тех, кто сидел с ним вместе, например Л. А. Самутина, возникли весьма нелестные для великого писателя версии.

7 июля 1945 года Солженицын был приговорен Особым совещанием к 8 годам исправительно-трудовых лагерей и вечной ссылке по окончании срока заключения (по статье 58, пункт 10, часть 2, и пункт 11 Уголовного Кодекса РСФСР).

С августа 1945 года по июль 1947 года, то есть менее чем за два года, его 5 раз (!) переводили из одного места заключения в другое. Так, в сентябре 1946 года его направили в закрытое конструкторское бюро («шарашку») при авиамоторном заводе в Рыбинске, через пять месяцев, в феврале 1947 года, – на «шарашку» в Загорск, 9 июля 1947 года – в «шарашку» в Марфино.

Подобные «путешествия» мне совершенно непонятны, а никого из биографов Солженицына они просто не заинтересовали. Ну работал человек со звукометрическими приборами, обслуживание которых к 1945 году было весьма несложно. Ну преподавал математику в деревенской школе. А чего ему делать в моторостроительном КБ – пол подметать? Или в приборостроительном КБ в Загорске?

А что ж такое Марфино? Это подмосковная деревня, известная еще со времен Ивана Грозного. В 1637 году там был основан Богоявленский монастырь. В 1923 году монастырь прикрыли, а в 1927 году Марфино вошло в состав города Москвы.