За его спиной из тяжелых туч сыпались голые ветви, словно оторванные от самой луны, и падали в бурное море.

Поляна по пояс заросла осокой, цеплявшейся за ноги и за обувь, но под травой отчетливо ощущались борозды от плуга. В отдалении из кустарника выглядывали останки амбара: крыша развалилась, а в полу с гордостью победителя росло деревце. Больше, однако, от здешних поселенцев не осталось ничего. Нимандр знал, что каких-нибудь сто лет, и последние следы воли, желавшей подчинить себе природу, но не сумевшей, сотрутся окончательно. Хрупкость цивилизации – повод для страхов или для облегчения? С точки зрения природы, все победы и поражения преходящи – и в этом есть нечто обнадеживающее. Нет таких ран, которые никогда не заживут. Нет таких злодеяний, которые никогда не забудутся.

Нимандру показалось, что он раскрыл-таки лицо единственного истинного бога: кто это, как не само время – вечно изменяющийся и вместе с тем неизменный тиран, которому никто и ничто не в силах противостоять. Даже камни, деревья и воздух в конечном счете склонятся перед ним. Последний рассвет, последний закат – и всё. Да, время поистине подобно богу: так же играет с букашками, будь то горы или заносчивые глупцы, строящие там замки. Оно одинаково безразлично и к быстрому трепыханию крысиного сердца, и к медленным вздохам волн, подтачивающих камни; к нарождающемуся свету звезды и к испаряющейся дождевой капле в пустыне.

– Чему улыбаешься, брат?

Нимандр посмотрел на Клещика.

– На меня, кажется, снизошло откровение.

– Чудо, значит. Полагаю, я тоже обращусь в новую веру.

– Я бы на твоем месте подумал. Сомневаюсь, что этот бог нуждается в поклонении. На мои молитвы, не важно насколько отчаянные, он не отвечает.

– И что в этом необычного?

Нимандр хмыкнул.

– Возможно, я это заслужил.

– Ты слишком легко ступаешь на путь самобичевания. Так что я, пожалуй, еще подумаю, посвящать ли себя твоему новообретенному богу.

– Не тому поклоняетесь, вы двое, – хмыкнула Десра, шедшая позади. – Нужно поклоняться власти. Настоящая власть дает тебе свободу поступать как захочется.

– Увы, сестра, эта свобода – иллюзия, как и любая другая, – возразил Клещик.

– Кретин, это единственная свобода, которая не иллюзорна!

Нимандр скривился.

– Что-то не припомню, чтобы Андарист чувствовал себя свободным.

– Все потому, что у его брата было больше власти. Аномандр вполне свободно покинул нас, разве нет? Так что подумай еще, на кого бы ты хотел походить.

– Может, ни на кого? – спросил Клещик.

Хотя сестра шла сзади, Нимандр отчетливо представлял себе, с каким презрением она глядит на Клещика.

Чик шагал где-то впереди, лишь изредка мелькая между деревьями. Выйдя на прогалину, они увидели, что тот ждет их на противоположном краю, нетерпеливо глядя на них, словно на уставших, заблудившихся детей.

Колонну замыкал Ненанда, решивший прикрывать тыл, как будто отряд совершает вылазку на вражескую территорию. Воин постоянно держал руку на мече и злобно оглядывался на каждую тень, подозрительную птицу, грозное насекомое, зловещего зверька. Нимандр знал, что он будет вести себя так весь день, накапливая отвращение и злость, пока не наступит ночь и они не сядут у костра. Ненанда считал, что разводить огонь небезопасно и неосторожно, но сдерживался, поскольку Чик ничего не говорил. Чик, со своей вечной полуулыбкой и крутящейся цепочкой, пленил Ненанду редкими словами одобрения, и теперь тот делал все, лишь бы заполучить очередную дозу.

Без этого одобрения он сдуется, лопнет, как мыльный пузырь. Или набросится на первого, кто окажется рядом. На Десру, в которую когда-то был влюблен. На Кэдевисс или Аранату – бесполезных, на его взгляд. На Клещика, который скрывает трусость под насмешкой. На Нимандра, который во всем виноват – но, наверное, не стоит об этом…

«Не тревожься, любимый. Я жду тебя и буду ждать вечно. Знай: ты сильнее, чем ты думаешь. Знай…»

И тут вмешался другой голос – жесткий, источающий яд:

«Ложь. Ничего она не знает».

«Фейд».

«Нет, братец, ты от меня не отделаешься. Руки твои до сих пор горят от прикосновения к моей шее. А мои выпученные глаза вцепились в тебя, будто когти. Так ведь? Холодные железные наконечники проникают внутрь, причиняют боль, от которой никуда не деться».

«Я что, не хочу принимать вину? Скрываюсь от правды?»

«Это не смелость, братец. Это отчаяние. Жалкое отступление. Помнишь Вифала? Помнишь, как он взял себя в руки и сделал то, что нужно было сделать? Подхватил меня, словно куклу… Удивительная сила – как вспомню, так в жар бросает! Не вкусишь моих соков, Нимандр? – Она засмеялась. – О да, Вифал знал, что делать – ты не оставил ему выбора. Ты слабак. Тебе не хватило духа убить собственную сестру. В последний миг я прочла это у тебя в глазах!»

Похоже, он издал какой-то звук, потому что Клещик удивленно обернулся.

– Что с тобой?

Нимандр мотнул головой.

Они шли мимо бледных деревьев, перешагивали через корни, торчащие из мягкой глины. Свет пробивался сквозь листву, а на тоненьких ветках пугливо верещали летучие белки. Шорох, шелест – вот и все звуки, а остальное уже дорисовало воображение…

«Порой злой поступок приносит покой, – фыркнула Фейд. – Порой зависть вспыхивает, как огонь. Порой, мой любимый, просыпается страсть, когда даешь другому упасть…» Помнишь, кто написал эти стихи? Та женщина из Харнакаса. Андарист не желал говорить о ней, но я нашла все ее сочинения в Старых свитках. «И на кончиках пальцев ты чувствуешь власть». Да, она знала, о чем пишет! Ее боялись, потому и замалчивали ее имя, запретили его произносить. Но я знаю, я скажу тебе…

«Нет!»

Нимандр сжал кулаки, как будто снова пытался задушить Фейд. Он явственно видел ее глаза – большие и вспученные, вот-вот лопнут. Он представлял, как выдавливает из нее жизнь.

А листья шелестели с мрачным удовлетворением.

И вдруг в ушах зазвучал смех Фейд. Нимандр обомлел от ужаса.

– Ты какой-то бледный, – заметил Клещик. – Может, устроим привал?

Нимандр мотнул головой.

– Нет, Клещик, пусть Чик тащит нас вперед. Чем скорее покончим с этим… – Но завершить мысль он не смог.

– Вот, глядите, – сказала Десра. – Чик уже на опушке, а мы плетемся.

Причин для нетерпения у нее не было; просто Десра неубедительно строила из себя Чика. Такой способ соблазнения: показать мужчине, каков он со стороны, тем самым одновременно польстить ему и удовлетворить жажду себялюбия. Казалось, перед Десрой не устоять никому, однако Нимандр подозревал, что самолюбованию Чика никакой натиск не страшен – настолько оно велико. Нет, уязвимым местом он ни за что не подставится. Он просто попользуется Десрой и бросит, как уже не раз проделывал с мужчинами, и из этой обиды родится смертельный яд.