Незамедлительно развернувшись, избегая ответных ударов и заклинаний, Харр выпрыгнул в окно, разбив мутное стекло плечом с разбега, и оказался в скрытом от лишних глаз массивными деревьями и пышными кустами саду. Рассыпавшиеся по земле осколки оставили ссадины на его лице и серьезно поранили бедро, откуда теперь сочилась кровь — убежать ему не удастся. Преследователи пролезали через оконную раму аккуратнее бородатого князя, стараясь не порезаться, однако снаружи замка все равно были уже через считанные секунды.

Харраф не узнавал одежду покусившихся на его убийство людей, хотя очень хотел бы понять перед смертью, что за аристократы решились на такую беспрецедентную наглость: он не обманывал себя ложными надеждами справиться со всеми или выстоять столь долго, что успеет подоспеть помощь, поэтому его единственным утешением станет высказанное перед всеми имя одного из заговорщиков. Это погубит последнего.

Глаза Харра судорожно пытались зацепиться хоть за какую-то деталь костюмов, что выдаст их владельцев, однако все было тщетно — за те мгновения, пока бояре занимали необходимые для одновременного удара позиции, он не успел соотнести ни одну личность с представленными нарядами. Лишь собравшись отражать устремившийся в сердце меч, отпрыск Фаудов вдруг осознал: на пиру одетых в черное гостей можно пересчитать по пальцам.

— Ложный бастард! — вырвавшиеся в последний момент слова стали непреодолимой стеной для четверых мужчин и неожиданно временным спасением для Харрафа. — Поверишь ли, мы только-только гадали о причинах, по которым Либеро взял тебя под крыло. Луман предполагал, что ты темная лошадка, способная выбить с турнира любого из нас, но все оказалось куда проще — черный жеребец всего-лишь жалкий наемник, убивающий за деньги.

Лир стянул мешающуюся и, после рассекречивания его имени, бесполезную маску с лица; ожидавшие легкой расправы над гадившим князем аристократы колеблись, теряя драгоценное время, однако юноша, наконец, для себя все окончательно решил.

— Закончим задуманное, судари, — хладнокровно произнес он, применяя способность в виде белых всполохов, заплясавших вдоль всего клинка.

Его первый удар был отражен столь просто, что могло показаться, будто меч встретился вовсе не со сталью, а каменной стеной — растерянный Фауд попался на всегда срабатывающую уловку, выставив слишком прочный блок от якобы усиленной маной атаки, тем самым глупо подставившись под сбившее фиолетовую оболочку оружие с навершием в виде водной девы, принадлежащее одному из заговорщиков. Тем не менее Харраф обладал достаточной ловкостью и изворотливостью, чтобы свободной рукой, испачканной в собственной крови, коснуться лба противника, на какое-то время затмевая его разум.

В настоящем бою Линур участвовал лишь однажды, и происходящие тогда суматоха и кровавая баня были очень далеки от того, что он наблюдал прямо сейчас. Точные, мощные выпады выбивали искры, а обманные и нанесенные вполсилы удары улетали в молоко или скользили по кромке меча, как коньки по льду, не достигая конечной цели. Каждое движение бояр являлось частью давно выученной связки, поэтому сражение скорее походило на битву шахматистов, с каждым ходом продумывающих новые вероятности и свой следующий шаг, или изящный танец со спецэффектами в виде разлетающихся на кусочки оболочек и прочих способностей, нежели на запомнившуюся Лиру грубую схватку деревенщины и разбойников.

Сам Линур по большей части стоял в сторонке, лишь создавая иллюзию деятельности в бою и ожидая подходящего момента для реализации задуманного, который совсем скоро ему подвернулся.

Харр бился отчаянно, прикладывая максимум усилий, чтобы выйти из воды пусть не сухим, но хотя бы живым, и отчасти в этом преуспевал: несмотря на рассекший плоть на его предплечье вражеский клинок, только что он нанес владельцу последнего смертельный удар, проткнув тело мужчины насквозь через мечевидный отросток и тем самым сократил количество своих противников до трех.

Осознав, что лучшей возможности уже не будет, юноша решился действовать. Использовав ману, левой рукой он запустил им уже излюбленный кинжал в полет. Оружие направилось прямиком в сторону скрывающего лицо человека и беспрепятственно пробило тому глотку — алая кровь из разрезанной артерии начала хлестать во все стороны под аккомпанемент захлебывающегося в собственной юшке сообщника Лира. Его же клеврет, последний из выживших, не успел и опомниться, как Албус пробил грудную клетку того, пронзая сердце.

Когда на земле остались лежать три трупа, Харраф посмотрел на Линура тяжелым, непонимающим взглядом, одновременно с этим пытаясь отдышаться. Он не отводил своих кариев глаз, не моргал и даже не шевелился до тех пор, пока вдруг не поднял голову вверх, открыв рот и закричав нечеловеческим голосом. Из его пасти показался принявший свой истинный облик длинный язык, схожий с принадлежащим рептилиям органом, а на шее выскочила грубая чешуя. Подав сигнал ошивающимся по окрестностям мутантам, Фауд более не стал ждать и побежал прочь из замка, прихрамывая на одну ногу. Лир со смешанными чувствами внутри покинул место схватки столь же быстро, в срочном порядке обдумывая, как ему лучше смешаться с уже направляющимися к источнику звуков аристократами и стражниками Медио.

Глава 12

Десятки людей бежали по тропинке из гравия, громко хрустя маленькими камешками под своими ногами и звеня мечами на поясах. Образовавшаяся толпа по большей части состояла из стражников, выполняющих свою работу и моментально отреагировавших на подозрительный шум на задворках сада при замке, а присоединившиеся к ним аристократы, пожелавшие первыми узнать подробности только что произошедшего инцидента, численно дополнили гвардию Медио.

Лир прятался в тени пожелтевших листьев, подбирая момент поудачней, чтобы слиться с группой взволнованных людей. Окровавленное лезвие меча он успел вытереть о маску, запрятав ее у себя под одеждой так далеко, что найти ткань можно будет только оставив Линура стоять нагишом — единственная улика, указывающая на его причастность к неудачному покушению на Харрафа, более не выдаст бастарда.

Юноша выскочил из кустов и припустил за толпой. Где-то в ее начале раздавались недовольные крики Яра, безостановочно ругающего своих подчиненных за халатность и грозящегося отнять у них все звания к едрене матери. Ярость в его голосе звучала столь натурально, что Лир на мгновение даже поверил, будто это вовсе не губернатор приложил свою руку к несовершенному убийству, а некто другой, однако поистине настоящие эмоции у Медио проявились в тот самый момент, когда он увидел удручающий результат самой схватки.

Ругаясь такими грязными словами и выражениями, что позавидовал бы и заядлый сапожник, хозяин замка сорвал маски с мертвых бояр-наемников, раскрывая их личности. Все они, само собой, оказались баронами — люди титулом ниже на турнир просто не допускались и находиться в одном