Аллегра невольно принялась за работу.

— Я люблю спорить.

— Это я уже понял, — сухо обронил Лазар, наблюдая, как умело она расстегивает жилет. — А о чем ты любишь спорить?

— О чем угодно — о политике, религии, философии, правах мужчин.

— И женщин?

Аллегра взглянула на него. В том, как он спросил это, было что-то восхитительно порочное.

— Это не шутка, капитан. Многие полагают, что дамам следует предоставить более широкое поле деятельности, иначе им не удастся проявить свои способности. Разве женщины не заслуживают по крайней мере кое-каких прав, которыми обладают мужчины?

— Я всегда был ярым сторонником права женщин на эротическое наслаждение. — В глазах Лазара плясали чертики.

Аллегра толкнула его в грудь, наконец поняв, что ему доставляет удовольствие эпатировать ее.

— Я говорила о правах собственности или о праве судебных действий против мужа, чересчур увлекающегося соблюдением строгой дисциплины.

Она отогнала неприятные воспоминания о Доминике.

— Боже, какая же ты мечтательница! Боюсь, я более приземленный. — В голосе Лазара уже сквозила скука. Аллегра вспыхнула:

— Я бы не назвала себя мечтательницей! Напротив, я стараюсь быть в курсе того, что происходит в мире. Наступает эпоха свободы — но ведь вам вряд ли это известно, капитан, не правда ли? Ведь вы так поглощены местью и развлечениями…

«О, ну почему я пользуюсь любой возможностью для того, чтобы оскорбить его?» — подумала Аллегра, едва эти слова слетели с ее губ.

Лазар отстранился от нее, и теперь она смотрела на него, не зная, как выразить сожаление, и не понимая, почему вообще должна сожалеть. Между тем Лазар снял жилет и бросил его на пол. Сняв рубашку, он повернулся к ней спиной.

— Капитан, — начала Аллегра, — я не хотела… Внезапно она ахнула, и он, тут же обернувшись, спрятал то, что увидела девушка, и опустил глаза.

— Вы можете идти, сеньорита Монтеверди. Команда не станет бунтовать, я солгал.

— Лазар, — тихо сказала она, — дай я посмотрю.

Аллегра упивалась красотой его золотистой кожи, мускулистой грудью. Великолепный мужчина! Ей с трудом верилось, что она уже три ночи спала в объятиях этого человека и не соблазнила его.

Лазар покорно повернулся, показывая ей спину. Аллегра вздрогнула. Когда-то его били кнутом так, что он был явно на волосок от смерти.

Лазар смотрел на нее настороженно, но гордо.

— Ты упадешь в обморок от отвращения? — съязвил он.

— Нет. Тебе больно?

— Конечно, нет.

— Можно потрогать?

— А тебе хочется?

Аллегра провела пальцами по покрытой шрамами правой лопатке, и ее охватила дрожь, когда у Лазара вырвался звук, похожий на стон.

— Кто сделал это с тобой? — тихо спросила она.

— Старый капитан Вульф приложил кнут, — небрежно отмахнулся он. — Но косвенно в этом виноват твой отец. Аллегра нахмурилась:

— А кто этот капитан Вульф?

— Это был король пиратов. Человек, которому я когда-то служил.

Она взглянула на него:

— Трудно представить тебя в услужении.

— Ну, скажем так: я был его должником.

— Почему?

— Не спрашивай, Аллегра.

— Это не должно было случиться с тобой, — печально заметила она, проводя пальцем по длинной бледной борозде, которая шла от плеча к левому бедру.

— Виной всему была моя глупость, — пояснил Лазар. — Я сам напросился.

— Что ты имеешь в виду?

— Однажды викария угораздило вступить со старым морским волком в спор о помиловании пленных, семьи которых не имели денег для выкупа. Даже вы, сеньорита Монтеверди, не стали бы спорить с Рейнором Вульфом.

— Ты согласился принять наказание вместо викария?

Лазар пожал плечами:

— Он не вынес бы этого.

— Это очень благородный поступок.

Лазар молчал.

— Ты не должен стыдиться этих шрамов. Тебе следует гордиться ими.

— Видит Бог, ты самая странная женщина из всех, каких я встречал. Если ты думаешь, что я вынес наказание со стоическим молчанием, то сильно ошибаешься. Я орал во весь голос и проклинал того голландского мерзавца после каждого удара. Я выжил только благодаря ненависти.

— Ты ненавидел моего отца?

— И Бога.

— Не говори так! — выдохнула она, мысленно моля небеса не обращать внимания на его слова.

Они долго молчали, потом Аллегра пробежала пальцами по его позвоночнику, и Лазар вздрогнул.

— Аллегра, мне так приятно, когда ты прикасаешься ко мне.

Затрепетав, она обхватила Лазара руками, ласково провела пальцами по его обнаженной груди, по животу, потом нежно коснулась губами спины.

Аллегра едва верила в то, что делает, но остановиться у нее не было сил. Затаив дыхание; закрыв глаза, она прижалась щекой к изувеченной спине Лазара и изучала его тело — каждую клеточку этого теплого крепкого тела, гладкую золотистую кожу, наслаждалась бархатистой мягкостью коротких черных волос.

Когда Лазар откинул голову, покоряясь ее прикосновениям, она услышала тихий звук, сорвавшийся с его губ, и громкий стук его сердца. Он стоял покорно даже тогда, когда рука Аллегры скользнула вниз по бедру и коснулась мускулистых ягодиц, затянутых в плотно облегавшие их штаны.

— Тебе приятно прикасаться ко мне? — спросил он жарким шепотом.

— О да! — выдохнула она.

Лазар прижал девушку к себе и обхватил за шею. Когда он наклонился, Аллегра, ждавшая его поцелуя, ощутила вкус бренди. Лазар, должно быть, угадав желание Аллегры, тут же припал к ее губам в жадном поцелуе, глубоко проникнув языком во влажные глубины ее рта.

Прижав Аллегру спиной к шкафу, он вновь и вновь целовал ее, скользя руками по бедрам.

Прижав ладони к обнаженной груди Лазара, она попыталась сдержать его натиск, но этот человек был слишком силен. Даже не давая девушке вздохнуть, он продолжал целовать ее.

Минуты летели, и Аллегра теряла ощущение реальности. Сейчас она чувствовала лишь вкус Лазара, прикосновения его больших, сильных, подрагивающих рук к своему телу. Пальцы Лазара скользнули к бантам на ее платье и развязали их с необычайной ловкостью, удивившей девушку.

— Аллегра… — прошептал он, потянув за последний бант. — Господи, как я хочу тебя!

Ее колени подкосились, глаза были закрыты, а все мысли и чувства сосредоточены только на отчаянном желании. Обхватив ее ягодицы и прижав к себе еще сильнее, Лазар словно хотел убедиться в том, что ей передалось его возбуждение.