Я не посмел спросить его, о чем говорил я в своем бреду.

― Но кто же ударил вас, Гедик, и за что?

― Меня не ударили, я упал, и вот почему...

Но тут боль так усилилась, что лицо мое исказилось.

― Тише! Молчите... Вы расскажете нам об этом потом. Вам надо отдыхать, это сказал Кодр; а новости есть интересные, и мы ждем только, чтобы вы стали на ноги, чтобы начать.

― О, расскажите, Корлевен!

― Нет, нет, отдохните. Довольно для первого раза; выпейте вот это.

Я проглотил ложку сладковатой и маслянистой жидкости, которую он мне поднес. Сладкий яд медленно разлился по моим жилам и медленно завладел ими; казалось, что члены мои становятся легче, тают и что боль в голове ― только легкая болезненность... только тяжесть... только укол... что боли совсем нет.

* * *

Сегодня уже месяц после этого приключения со мною; месяц, в течение которого меня нежили, баловали, лелеяли, как младенца, эти четыре мужественных человека, беспокойные лица которых поочередно склонялись над моим изголовьем в те тревожные часы, когда жизнь моя висела на волоске.

Они знают теперь все случившееся со мною; по крайней мере знают то немногое, что знаю я сам, и никто из них... даже Корлевен... не мог разрешить загадки об этой тени женщины, нежной и трепещущей, которую я, восхищенный, держал в своих руках.

Платок нашли, он оказался моим. Я на многое рассчитывал в связи с этим указанием; ожидания были обмануты.

На лбу моем ― только узкий бинт, боль исчезла. Завтра я приму участие в раскопках.

Они дали уже очень много интересного.

В одном гроте товарищи мои нашли, не считая надписей, над которыми старый Кодр проводит целые ночи, еще и человеческие кости, и доисторическое оружие, и тяжелые древние украшения. И если древность их приводит в восторг Кодра, то товарищи мои не менее заинтересованы металлом, из которого все это сделано, потому что и оружие, и украшения сделаны из чистого золота!

Остается сделать только один шаг, чтобы заключить, что если драгоценный этот металл употребляли для таких текущих потребностей, то значит на острове были целые его залежи, и каждый из нас, начиная с Гартога, не согласился бы теперь уступить свою часть сокровища за все алмазы короны, настолько мы верим теперь в выводы вашего ученого.

Конечно, и я также очень желаю, чтобы слова его оказались правдой; но во мне живет другая мысль, подчиняющая себе это желание и отодвигающая его на второй план: найти тень...

Что касается старого Кодра ― он ликует.

Три дня тому назад он вернулся вечером, покрытый землею, принеся на своих кулаках, точно две перчатки для бокса... два черепа.

― Доказательство! ― исступленно повторял он. ― Я нашел доказательство!

И это было все, что можно было вытянуть из него в этот вечер. Он был точно пьяный. Всю ночь мы слышали, как он перекладывал, точно ядра, свою коллекцию черепов. На следующий день он согласился дать объяснения:

― Вот в чем дело, ― сказал он, ― найденные в Перу черепа инков отличаются странною особенностью. У них есть между теменными и затылочными костями промежуточная кость, не существующая у других рас, и которую назвали поэтому «костью инков».

Ну, так вот, на этих двух черепах, которые я вчера выкопал в гроте из-под слоя двух футов земли несомненно имеется эта дополнительная кость, характерная для расы инков. Я взял только эти два образца из целого кладбища черепов, которое я открыл, и все они без исключения имеют эту самую кость. Подпочва острова буквально вымощена такими черепами. Ну что же, будут ли после этого еще отрицать, что на острове жила особая раса и что впоследствии она переселилась в Перу? Очки его блестели, и он, казалось, бросал вызов всей Академии наук.

― Невежды! ― повторил он. ― Набитые ослы! Ведь я сказал это вам, господа, и я доказал это. Материк существовал, особая раса существовала, катаклизм существовал...

― А сокровище? ― прервал Гартог.

― Существует! ― заявил Кодр.

― Допускаю, ― ответил Гартог, ― но где?

Кодр размышлял одно мгновение.

― Послушайте, господа, ― сказал он нам, ― нам нисколько не помогает то, что мы работаем все вместе. То, что найдут пятеро, могут найти и двое; а потому три группы, работающие в разных местах острова, втрое ускорят ежедневную работу.

Я условился с владельцем «Зябкого», чтобы судно это возвращалось сюда через каждые три месяца. До сих пор нам не угрожает никакой опасности. Воспользуемся этим. Если мы не хотим возбудить соперничества с собою, то нам надо оставаться здесь возможно более короткое время.

Было решено поэтому, что мы разделимся на три группы. Гартог и Флогерг будут исследовать северную часть острова; Корлевен и я ― южную; Кодр со своими туземными землекопами ― центр острова.

Каждая группа разобьет свой лагерь на месте поисков. Кодр останется жить в миссии, которая будет нашей штаб-квартирой.

Для безопасности все три группы будут вооружены. Зажженный на вершине одного из многочисленных вулканических холмов огонь будет служить знаком призыва... или опасности.

Какое бы то ни было открытие, сделанное одною из групп, немедленно должно быть сообщено двум остальным.

― Напоминаю вам, господа, ― прибавил ученый, ― что цели наши соприкасаются. Я буду искать для вас нужное вам сокровище, продолжая в то же время свои собственные изыскания. А вы помните о том, что принадлежит мне: надписи, минералы, кости и ― особенно!.. ― всякий след... мертвый или живой... древней расы, которую я разыскиваю. Вы уже достаточно знакомы с делом, чтобы узнать представителей ее, если натолкнетесь на них. В этом пункте я не допущу ни малейшего послабления!

Гном сказал все это тем самым тоном, каким он говорил с нами во время первого своего предупреждения перед подписыванием контракта. В серо-зеленых глазах загорелся тот же дьявольский огонь, и прежнее ощущение тисков с невыносимою силою сжало мой затылок!

Завтра мы отправляемся... Завтра?..

* * *

Мы вышли из узкого ущелья, обрывистые стены которого сжимали узкую тропинку, ― и дикий, грандиозный, угрюмый пейзаж развернулся перед нами, как внезапная декорация, полная кошмара и проклятия. Гигантская статуя, высеченная горельефом в толще утеса, господствовала над этим пейзажем и смотрела на нас пустыми впадинами глаз.

До того времени мы шли по долинам, в глубине которых вокруг цистерн сменялись зеленые поля ямса, пататов, сахарного тростника, под тенью широких листьев бананов. Не деревья, но кустарники шелковицы и других каких-то растений, листья которых со вкусом жевали наши черные носильщики, были зелеными пятнами, на вершинах холмов; дикие куры кудахтали среди скал, улетая при нашем приближении; красивые темно-красные насекомые жужжали в воздухе. Всюду была разлита свежесть, всюду была жизнь.