Не убежденный, Галилей 23 марта 1615 г. отправил Дини длинный ответ, в котором попытался ответить на замечания Беллармино. Прежде всего он указал на то, что в библейском описании из Книги Бытия свет был создан раньше Солнца. Далее он предположил, что этот свет “соединяется и усиливается в солнечном теле”, которое обязательно должно находиться в центре Вселенной, поскольку “распространяет свой свет и изобильное тепло, дарующие жизнь всем членам, располагающимся вокруг него”. Что касается фрагмента псалма, Галилей утверждал, что в нем имеется в виду движение излучения и теплового духа, “который, исходя из солнечного тела, быстро распространяется по всему миру”, а вовсе не само Солнце. Наконец, не имея теории гравитации, Галилей использовал свое открытие осевого вращения Солнца для того, чтобы предложить довольно надуманную модель (с учетом наших сегодняшних знаний), в которой это вращение каким-то образом управляло круговым движением планет вокруг Солнца. Поскольку, написав это письмо, Галилей фактически проигнорировал все обращенные к нему призывы проявлять осторожность, Дини мудро решил (посоветовавшись с Чези) не передавать этот ответ кардиналу Беллармино.

Давайте, однако, поразмыслим, как советовали поступить Галилею его друзья и все церковники, не питавшие (во всяком случае, пока) антипатии к нему. С точки зрения Галилея, хотя на тот момент у него еще не было непосредственного доказательства вращения Земли, его открытия уже достигли двух результатов. Во-первых, продемонстрировали ошибочность некоторых аргументов тех, кто претендовал на наличие у них доказательства неподвижности Земли (например, что Земля в ином случае лишилась бы Луны). Во-вторых, свои находки казались Галилею “убойным доказательством” истинности системы Коперника и для него уже не стоял вопрос о том, следует ли считать эту модель хотя бы частично правильной. Причем правильной не просто как некая математическая абстракция, которой как-то удается повторять природу, а как истинное описание физической реальности.

В этом Галилей боролся с мнениями, устоявшимися в течение веков, когда наука считалась отделенной от наблюдений. Исследователи придумывали научные модели, соответствующие наблюдаемым явлениям, но не описывающие истинную реальность. Беллармино, Гринбергер, Барберини и прочие призывали Галилея отказаться от убеждений, сложившихся на основании скрупулезных научных наблюдений и блистательных логических выводов, всего лишь из-за кажущихся противоречий с некими священными, древними, туманными поэтическими текстами – и то лишь при условии, что эти тексты понимаются буквально, а не метафорически. Иначе говоря, неправда, что Беллармино и Гринбергер пытались всего лишь убедить Галилея не ввязываться в теологию, как полагают некоторые современные ученые. Это доказывает, например, тот факт, что, рассматривая аргументы, которые Галилей представил в поддержку коперниканства, Гринбергер сказал Дини, что “беспокоится о других фрагментах Священного Писания”, а Беллармино особо отметил, что учение Коперника следует преподносить исключительно как математический трюк. Вовсе не игры Галилея в теолога и его вылазки в библейскую экзегетику раздражали их, ничего подобного! Они вознамерились сокрушить камень преткновения – коперниканскую систему как отображение реальности, потому что, с их собственной точки зрения, отстаивали полномочия Писания на установлении истины.

Можно ли, следовательно, удивляться, что Галилей, по крайней мере вначале, отказался сотрудничать с ними? Нужно ли ему было отвергнуть то, что он считал единственно возможными логическими выводами, ради аналога политкорректности в реалиях XVII в.? Вспомним, в конце концов, что Галилей был прав. Галилей ни разу не высказал ни малейших сомнений в истинности библейских текстов. На тот момент он еще надеялся, что разум восторжествует, и делал все возможное, чтобы доказать, что, если толкования Писания можно переформулировать в соответствии с тем, что демонстрирует природа, факты остаются фактами.

С 1615 г. Галилей более открыто поддерживал коперниканство, идя против мнения своих друзей и пренебрегая советом церковных иерархов. Скорее всего, источником вдохновения, стимулом и поддержкой для него в этом стала удивительная книжица, опубликованная теологом-кармелитом Паоло Антонио Фоскарини.

Уроженец Монтальто-Уффуго в Калабрии, Фоскарини славился обширными знаниями, простиравшимися от теологии до математики. Чези прислал Галилею книгу Фоскарини 7 марта 1615 г. Коротенькое издание имело необычайно длинное название – приведем лишь его часть: “Записки преподобного отца, магистра Антонио Фоскарини, кармелита, относительно мнения пифагорейцев и Коперника о подвижности Земли и неподвижности Солнца, а также о новой пифагорейской системе мира и пр.”. Заглавие ссылалось на тот факт, что первая негеоцентрическая модель космоса действительно была предложена последователями Пифагора – пифагорейцами – в IV в. до н. э. Философ Филолай предположил, что Земля, Солнце и планеты движутся по круговым орбитам вокруг центрального огня. Греческий философ Гераклид Понтийский добавил, также в IV в. до н. э., что Земля вращается еще и вокруг своей оси, а Аристарх Самосский в III в. до н. э. первым предложил гелиоцентрическую модель.

Книга Фоскарини характеризовалась блестящим логическим изложением. Нет никаких сомнений, объяснил он, что открытия Галилея однозначно сделали систему Коперника намного более достоверной, чем была Птолемеева. Исходя из верности коперниканской космологии и считая бесспорным, что Писание всегда отражает истину, Фоскарини утверждал, что между ними не может быть никакого противоречия, поскольку истина всегда одна. Следовательно, заключил он, должна быть возможность примирить на первый взгляд проблематичные фрагменты Библии с коперниканством. Именно это Галилей неустанно твердил. Фоскарини, изучив множество дискуссионных библейских отрывков и сгруппировав их в шесть категорий, сумел предложить некоторые принципы истолкования, которые позволяли устранить все противоречия. Фоскарини так объяснял причину написания книги: если в будущем окажется, что коперниканство истинно, Церковь получит возможность использовать его новые толкования спорных текстов для того, чтобы избежать неприемлемого вывода о ложности Библии.

В заключении Фоскарини сделал два важных наблюдения. Первое касалось понимания библейского языка:

Второй важный аргумент Фоскарини потрясает своей смелостью. “Церковь, – рассуждает он, – не может ошибаться лишь в вопросах веры и нашего спасения. Однако Церковь может ошибаться в конкретных суждениях, в философских размышлениям и в других доктринах, не касающихся и не затрагивающих спасения”.