Государь, которого Ромашов не смог узнать тогда на скомканных простынях, стоял на трибуне среди зелени фуражек и золота погон. Первый в ряду тех, кто олицетворял собой новою эпоху. Ничем не напоминающий теперь ту сломанную куклу. Совсем другой. Перерожденный.

Парадная «коробка» миновала трибуну в блеске стали и трепете знаменного шелка. Священники покинули стартовую, сияя торжественными облачениями, вернулись к трибунам. Дендротехи повели к грузовым шлюзам чавкающие ходовой, свернутые «по мирке» бутоны «тополей» и «кипарисов».

Бионавты пошли к кораблю, напоследок с жадностью втягивая ноздрями теплый земной воздух. Солнце мерцало на золотистых, глянцевито-блестящих комбинезонах с воротниками под горло, на черных забралах гермошлемов в их руках.

Государь махал с трибуны, провожая их в путь. Махал техникам и инженерам, военным и ученым, махал Ромашову и его деду, стоящему среди блистающих орденами генералов, махал своему народу, приветствовал всех. Он распустился – прекраснейший из цветов своей страны, первый среди равных! Осенял отправляющихся в путь бионавтов тонкой оливковой ладонью. В больших глазах его горело солнечное пламя, искрилось расплавленное золото. Обрамляющий тонкое красивое лицо веер лепестков цвел на три оттенка. Снежно-белый, как наши бескрайние снега – как вызов, мы зарастим их нашими садами! Лазорево-синий, как наше бескрайнее небо – мы заселим его, заполним его стремительными эскадрами биокораблей! Алый, как кровь, пролитая за нашу землю отцами и дедами – они навсегда в нашей памяти. Они – наши корни.

За четыре месяца Эве осточертели две вещи. Во- первых, вопрос:

– Мэм, вы не передумали?

Как будто она могла.

А во-вторых – скользкое чувство в груди. Там постоянно что-то ворочалось, живое, теплое и жадное.

«Боже, оно как паразит».

– Нет. Я уверена.

Доктор Нефилим был прекрасным хирургом. Таких немного осталось – большую часть работы давно выполняли про-манипуляторы. Однако некоторые операции до сих пор мог провести лишь человек.

К сожалению.

На взгляд Эвы, ей сейчас нужнее была нерассуждающая исполнительность автомата, а не гуманность.

– Знаете, мэм, многие живут с этим. Нужно только привыкнуть.

Все хирурги «Рубедо» неплохие психологи. По условиям клиники у них как на подбор бархатные голоса с доверительной интонацией и приятная, располагающая внешность; у кого-то искусственная, у кого-то, как у доктора Нефилима – природная. Эва научилась различать, пока общалась с Лилит.

– Не хочу привыкать.

Эва уставилась в потолок. Пока горел только один контур, и в гладких панелях она могла видеть свое отражение. На взгляд – обычная молодая женщина, без эстет-пластики и имплантатов, здоровая, цвет лица приятный даже в синеватом освещении операционной. И не скажешь, что внутри сидит дрянь, которая отжирает каждый день по кусочку, поганит кровь.

– Что ж, это ваше право, – согласился доктор и сделал знак кому-то там, за стеклом. – Начинаем. Эва, надеюсь, вы помните о побочных эффектах?

– Фантомные воспоминания? Да, конечно. Я же подписывала отказ от претензий.

Скользкий комок в груди шевельнулся, как будто предчувствовал что-то, и начал низко вибрировать. Ощущение было смутно похоже на беззвучный надрывный крик.

– Прекрасно, – кивнул он, и в этот момент запястье у Эвы слегка защипало – в вену начало поступать лекарство. – Когда вы проснетесь, то уже ничего не будете чувствовать. А теперь просто закройте глаза.

Она не успела – взгляд заволокло пеленой.

Существо под ребрами вопило так, что закладывало уши.

…Тогда Эва не сразу различила фальшивую ноту.

– Мы уже решили. Ты будешь ее поручительницей, – сказала Лилит, поглаживая живот. Погода была пасмурной – климат на спутнике поддерживали близкий к естественному, количество солнечных дней строго регламентировалось. Но и тучи, и ясное голубое небо выглядели равно искусственными. – Эдди не против. В конце концов, ты моя единственная подруга. А он может выбрать поручителя, если дозвонится до кого-нибудь из своих. Ох, слушай, я, наверно, должна была сначала с тобой посоветоваться? Ведь это большая ответственность. Тебе придется воспитывать ребенка, если с нами что-то случится.

В первую секунду Эва даже не поняла, о чем идет речь. А когда поняла – шипучий коктейль из радости, гордости и растерянности ударил в голову.

– Я готова. Нет, честно! Не ожидала, но я так рада, честно! Лил, я…

До переключения климат-регуляторов в солнечный режим оставалось еще двое суток, но теперь парк не казался таким серым и выцветшим.

– Конечно, ты справишься, – бледно улыбнулась Лилит, продолжая поглаживать живот. Взгляд у нее слегка расфокусировался, словно она пыталась что-то вспомнить, но никак не могла. – Да и вообще, если подумать, то когда в последний раз ребенка передавали поручителям? Это так, больше формальность. Знак доверия.

«Доверие». «Единственная подруга».

Эти слова уже были как солнце.

– …как вы себя чувствуете, Эва?

– Никак.

Почти правда.

В глазах плавали золотые пятна, но доктора Нефилима она узнала сразу – рыжие волосы, темные глаза, белый комбинезон с ярким пятном ранговой нашивки. Попробовала шевельнуть рукой – пальцы дернулись, и только.

– Болевые ощущения прекратились? – продолжил расспрашивать доктор, одновременно считывая показания с планшета в изголовье кровати. – Да? Хорошо. Что вы можете сказать о Лилит Фоссе?

Некоторое время Эва молчала, прислушиваясь к себе. Память была ясной, как никогда прежде. Только говорить получалось с трудом – анестезия.

– Подруга детства. Воспитывались в одном ювенате… для детей жертв инцидента на Акади, потом были распределены на учебу в Государственный естественнонаучный колледж. Вместе работали в исследовательском центре. После заключения брака с Эдом Фоссе она решила стать домохозяйкой и посвятить себя воспитанию детей.

– Очень хорошо. – По голосу доктора можно было заключить, наоборот, что все страшно плохо. – Как вы в данный момент связаны с Лилит Фоссе?

– Я остаюсь поручительницей ее дочери на случай непредвиденных обстоятельств.

– Какие чувства вы испытываете по этому поводу?