в чёрной бороде. Нос и щёки в сосудистой сетке, в мутноватых глазах красные прожилки, подрагивающие в треморе пальцы – София узнала приметы алкоголика. Усталый настороженный, даже враждебный взгляд встретил гостей.

– Я же вам всё объяснил по телефону, – мужчина ткнул пальцем в их сторону.

– Не всё, и не объяснили, – спокойно ответил Полянский.

– Мой мальчик умер, и очень давно. Вы приехали выкапывать старые сплетни? Моя семья достаточно пострадала. Что вы мне скажете нового?

– Скажу, что ваш сын жив и продолжает убивать!

Никонов переступил с ноги на ногу, нервно закрыл рукой горло, и, откашлявшись, быстро оглядел соседские заборы.

– Зайдите в дом, – кивнул он.

Они прошли внутрь, расположились в гостиной почти без мебели. Пустые полки в холле, и в красивом серванте в углу. Никакого декора, картин или посуды. Приоткрыто окно, в комнате прохладно. Большой плотный ковёр, заглушающий шаги, покрыт пятнами, с которыми не справилась химчистка.

София поискала глазами семейные фотографии, но обнаружила только один снимок в рамке на каминной полке. Хозяин дома в генеральском мундире, и в компании первых лиц. Никаких признаков жены, или детей. Ни звуков, ни запахов. Она переглянулась с Полянским, поняла, что он также обратил внимание на нежилую обстановку.

– Если вы собираетесь меня шантажировать, то вы не первый…. И мой адвокат таких проходимцев знаете, сколько засудил! Смерть Лёни доказана.

– А у меня есть доказательства его жизни.

– Бред! – Никонов отмахнулся.

– Иван Данилович, вы ведь сохранили историю болезни вашего сына? – спросил детектив.

– Нет, – генерал напряжённо выпрямился.

– А где он проходил лечение? Документация хранится в архиве медицинского учреждения в течение пяти лет по регламенту. Но вам должны были отдать личные вещи, его рисунки, записи. Он вёл дневник? Или тетради так же приобщили к истории болезни? – выступила вперёд София.

– Я ничего не сохранил. Если б у вас были дети, вы б меня поняли. С его смертью и для меня всё закончилось, – тяжело вздохнул Никонов, опускаясь в кресло.

Полянский вынул из внутреннего кармана конверт, и из него достал несколько распечатанных снимков. Медленно разложил их на столе перед застывшим Никоновым. София чуть наклонилась, чтоб рассмотреть фото, но её замутило.

«Господи!».

Оперлась на спинку кресла и перевела дыхание.

– Вот это жертвы неизвестного убийцы, дело пятнадцатилетней давности. Паевская подозревала вашего сына. Тогда он был неопытен и плохо скрывал улики. На чём он попался? На сувенире? Так? Следователя потом быстро сплавили на пенсию, чтоб не задавала вопросов. А вашего сына признали невменяемым, принудительное лечение в закрытом учреждении. Хуже тюрьмы. Такое пятно на репутации, а самоубийство молодого человека смыло позор с семьи. С тех пор он стал умнее. Сколько тел он скрыл за эти годы? Вот это эпизоды в январе и феврале этого года. Травмы идентичны совершенно. Если вы не сдадите его мне, дело со дня на день поднимет следственный комитет, и вы не сможете его снова защитить. Я ещё могу помочь, – Полянский говорил уверенно и спокойно.

– Он не делал этого! Он болел, он не виноват! – генерал повысил голос.

– Иван Данилович, кто умер вместо вашего сына в той лечебнице? – София блефовала и старалась, чтобы её голос прозвучал мягко и негромко, нельзя вынудить собеседника обороняться.

Никонова просто загнали в угол этими расспросами. И София увидела, как он устал сопротивляться прошлому, скрывать правду от самого себя. Тишина и алкоголь – его спутники уже много лет. Да ещё изнуряющие диалоги с собственной совестью, мысленные разговоры с отсутствующими женой и сыном. Генерал опустил плечи, сгорбился и как-то постарел сразу, потёр лицо ладонями.

– Какой-то бездомный бродяга, наркоман. Они с Лёней были примерно одного возраста, и по комплекции похожи. Лежал в соседней палате.

– Как скрыли смерть? – она почувствовала, как у неё брови ползут на лоб.

– Там был пожар, документы растеряли, оставшиеся подтасовали. Я тогда квартиру матери продал, чтобы его выпустили. Вы всё равно ничего не докажете!

– Ваша жена ушла? – всматривалась в Никонова София. Мужчина кивнул.

– Надя не верила, что он не совершал ничего. Стала бояться собственного сына. Говорила, что его болезнь – это моя вина.

– Почему?

– Наследственность. У меня отец с собой покончил. Но там пьянка была, не психиатрия. Но Надя не слушала. Оставила меня. Мы не общаемся, я только переводы ей делаю, и всё. И Лёня тоже ушёл. Я не видел его с того дня.

– Где он теперь живёт? Как его найти? – спросил Полянский.

– Не знаю. Он хотел уехать, исчезнуть.

– Так у вас остались какие-то его личные вещи? Записи, рисунки? – напомнила София. – Они могут помочь.

– Да. Хорошо, я найду. Он действительно жив? Ему что-то угрожает? – Никонов оглянулся на детектива.

– Скорее, пока он представляет угрозу для других, – покачал головой Полянский.

Генерал вышел из комнаты. Заскрипели ступени. София помолчала, потом, не выдержала:

– Он ведь врёт нам, вы же понимаете!

– Похоже. Но нам нужны доказательства, – тихо ответил детектив.

Никонов спустился со второго этажа и отдал Полянскому плотный конверт:

– Надеюсь, это несколько поддержит ваше расследование. И эти бумаги – всё, что осталось из его карты, – генерал повернулся к Софии и заглянул ей в глаза. – И надеюсь, у вас получится его найти и остановить, я не смог.

Они вышли на крыльцо. София стала застёгивать куртку.

– Он скрывает сына от правосудия? – тихо спросила она.

– Не думаю. Скорее просто не хочет смотреть правде в глаза.

– Я уверена, он в курсе, где его найти…

Она оглядела двор, обратила внимание на обрезки конструкции из сетки, следы от крепежа, справа от машиноместа у забора.

– Там что, был вольер? Держали собаку?

– Да, много лет назад. И скорее всего, с ней зверь расправился в первую очередь.

– Никонов стал свидетелем того, как сын убил животное?! Господи! – в ужасе выдохнула она. – И после этого не отправил его лечиться? Ничего не предпринял?

– Неудивительно, что теперь ему остаётся только винить себя и напиваться в одиночестве, верно?

У Полянского глубоко в кармане заиграла тема из «Секретных материалов», он достал телефон.

– Да. Я. Что? Где? Да, понял, знаю. Когда поднимать будете? Да, хорошо, – отрывисто отвечал он.

–