Эмили сидела над тарелкой, в которой красовалась нетронутая запеченная курица, точнее ее половинка, и складывала то ли розочку, то ли кораблик из салфетки.

На самом деле Том напрасно был так строг к ней. Она ведь решала важную задачу: как строить отношения дальше. Строить-то придется…

Меньше всего на свете ей хотелось снова чувствовать боль. А она ее чувствовала. Она обижалась на Тома, глубоко и сильно, не отдавая себе отчета, за что именно. Вроде бы все хорошо, все в выигрыше: он получил, что хотел, она получила то, о чем даже не мечтала, и вероломное тело теплым нытьем внизу живота напоминало о том, что славно было бы попробовать еще что-нибудь из того восхитительного меню, которое мог предложить ей этот мужчина. И при этом он остался тем же замечательным парнем, жить с которым одно удовольствие.

Или все-таки теперь — сплошная мука?

— Я слушаю, — тихо сказала Эмили. — Просто задумалась. Извини. Мне на самом деле стоило бы более бурно радоваться твоей работе.

— Тебе «на самом деле» стоило бы больше смотреть мне в глаза, этого было бы достаточно. Я чувствую себя идиотом. И мне начинает казаться, что я в чем-то виноват.

Эмили промолчала.

— И это, как мне кажется, очень несправедливо, потому что вчера нам было хорошо. Обоим.

— Ты прав. Я… мне просто трудно уследить за тем, как меняется жизнь. Она ведь правда сильно меняется.

Том накрыл ее руку своей и улыбнулся.

— А мне показалось, что ты приревновала меня к работе, на которой я еще не провел ни дня.

Эмили была вынуждена улыбнуться тоже.

— Нет, что ты… Но мне думалось, что сегодня пройдет как-то иначе.

Том встал из-за стола, подошел к ней, встал сзади, наклонился, обнял. Эмили обволокло тепло его тела, запах кожи… Снова захотелось растаять и забыть обо всем. Будь что будет!

И она ни за что, ни за что не расплачется!

Пусть будет хотя бы это. У Эмили защемило сердце от желания тепла. Можно даже без секса. Мог ли Том дать ей его? Наверное, мог. Хотел ли? Неясно. Но он мог дать ей снова почувствовать себя живой, пылкой, страстной, дать ей насладиться плотской любовью…

И хорошо. Это все равно лучше всего, что у нее прежде бывало в жизни.

Эмили закрыла глаза и откинулась на спинку стула. Честно говоря, эта спинка ощутимо мешала ей.

— Я тебя хочу, — сказала она просто.

Том издал счастливый рык на грани стона.

Это был один из ярчайших моментов жизни, когда Эмили почувствовала, как это сладко — говорить правду. И как потом бывает хорошо.

Этой ночью ей снился ребенок. Впервые в жизни она увидела себя во сне матерью.

Он был прекрасен, как ангелочек: русые волосы, серые глазки, очень похожий на Тома. Он возил пластмассовые паровозики по игрушечной железной дороге и был полностью погружен в игру. А она что-то хотела сказать ему, но не знала, как позвать — не помнила его имени. И это «невоспоминание» мучило ее, как опытный палач.

После этого сна Эмили проснулась в слезах. Подушка была неприятно мокрой. Она придвинулась к Тому. Но не только потому, что не хотела лежать на влажном.

Она никогда не думала всерьез о материнстве. То есть, конечно, она понимала, что рано или поздно дети будут, должны быть, но это всегда было как-то далеко и неопределенно. Настолько далеко и неопределенно, что почти не имело к ней отношения.

Сейчас она не думала тоже. Ей просто захотелось маленького и все.

В груди застыл вдох. Ведь вчера они не предохранялись! Том был осторожен, но, может быть, все-таки… Да, это несусветная глупость — хотеть ребенка от человека, с которым у тебя непонятно даже, какие отношения — то ли дружеский секс, то ли странный роман, когда твоя зарплата не превышает тысячи трехсот долларов в месяц и ты живешь в квартире, где даже вода бывает не каждый день. Но, как и многие женские чувства, это, особенное, было начисто лишено рационализма.

Эмили положила руку на живот и прислушалась к себе. Жаль, что нельзя увидеть того, что творится внутри. Вдруг там уже растет маленький комочек клеток, из которого выйдет новый человек?

И как же его все-таки звали?..

Эмили поняла, что не знает ответа ни на один важный вопрос. Усмехнулась. Вот что значит — совсем запуталась.

Вопросов, собственно, было три (помимо имени малыша из сна): что она чувствует к Тому, что Том чувствует к ней и как жить дальше.

Эмили вздохнула и повернулась лицом к Тому. Он, не просыпаясь, обнял ее. Как приятно… Можно почувствовать себя мягкой и нежной и расслабиться до конца.

Наверное, можно.

Эмили точно знала только две вещи: ей хотелось как можно больше ночей в своей жизни провести вот так. И при этом она очень боялась влюбиться.

Хотя это даже глупо — бояться влюбиться после такого.

По крайней мере, так говорил ей здравый смысл. Но здравый смысл — чудесное образование разума, жаль только, не всесильное.

Эмили чувствовала, что запуталась так, как не запутывалась еще никогда в жизни. Некогда она считала себя умной девушкой — так вот, от этой иллюзии не осталось и следа. Она осознала свою полную беспомощность перед лицом новых жизненных обстоятельств. Точнее беспомощность своего разума.

Сердце что-то пыталось ей сказать — но она не понимала что. Не могла расслышать. Может быть, она вообще разучилась общаться с ним?

Она приняла единственно возможное, как ей показалось, решение: жить сегодняшним днем. Не думать о завтра было трудно, тем более что это «завтра» нависало над ней как дамоклов меч. Сегодня было довольно хорошо: Том был с ней ласков и мил, Том продолжал ходить с ней по субботам за покупками. Только встречать после работы перестал — заканчивал позже нее. Он приходил домой пьяный от усталости. Она привыкла к тому, что теперь он целовал ее при встрече… Спали чаще всего у нее. Эти ночи, а иногда еще и утро, а по выходным и полдень превратились для нее в сладкий сон — нечто прекрасное и бессвязное.

— В крайнем случае, — сказала как-то Эмили своему отражению в ванной, — мы разъедемся, когда он станет лучше зарабатывать, а мне на память останется разбуженная чувственность.

И снова — болезненная раздвоенность: тело ожило теплом внизу живота. Сердце тоскливо сжалось при мысли о том, что они могут расстаться.

— Решено! — повторила Эмили и просверлила взглядом собственное отражение. Жесткость. Больше жесткости. Ей нужен каркас, если уж нет рельсов. — Я хочу заниматься с ним любовью, и я буду это делать. А все остальное… Посмотрим, что скажет время.

Это был первый раз, когда Эмили употребила применительно к Тому слово «любовь» без отрицания.

Она так и не выяснила для себя, как он относится к ней.

Том внутри себя ответ знал, точнее догадывался о нем. Но, как это часто случается в жизни, обстоятельства работали против него.